И чувствовал, как гнев и нетерпение все нарастают. Вот тебе и вляпался! - бранился он, злясь на себя, как человек, который знает, что покраснел, но никак не может совладать с собой.
Теперь его уже всего трясло. Испортится самочувствие, появится ощущение безнадежности, приползет страх. Растревожится человек-и от давнего, и от нового. Жизнь покажется потраченной зря, утопленной в мерзостях. Черский сделал несколько шагов.
Что же это не слыхать его. К черту! - он был готов схватить за руку первого встречного, чтобы составил ему компанию, лишь бы не быть больше одному.
- Ну! - вопил он. И тут пес разошелся вовсю.
- Помнить о нем тут помнят, а вот словом вспоминать-не вспоминают, продолжал Сач рассказывать Медекше, - но молиться за него будут.
Черский остановился подле них. Расставил руки. Загонял их в калитку.
- Пожалуйте, господа, - звал он наигранно беззаботным тоном, - а то что же, только могильщикам и достанется! Ксендз, верно, и нам поднесет по маленькой. Ну-ну, пошли же! - и нервно стал подталкивать каждого из них руками. С Медекшей хлопот не бь1ло. Сач застыл на месте. Черский уперся в него, словно в столб. Бесполезно.
- И вы идите, - упрашивал он, только бы компания бьша побольше. Он уже плохо соображал, кто это, уговаривал бестолково. - Кто-нибудь из людей вас заменит.
- Я останусь, - сказал мужик. - Из людей-то я здесь один, так что некому моего места занять, чтобы помолиться за нашего благодетеля.
Глаза у Черского даже засверкали, так он посмотрел на Сача.
- За Августа? - осторожно переспросил он. Собственной догадке он не поверил, но о ком бы еще могла идти речь?
Сач, казалось, только того и ждал, когда они отойдут, чтобы пасть на колени. Медекша ответил за него:
- Отчего вы, полковник, так изумляетесь, что нашелся человек, который ведет себя, как и положено в данных обстоятельствах? Когда на обед приглашают, сидишь ешь, носом не крутишь. На похоронах тоже нечего капризничать. За покойника следует помолиться.
Но удивление лишь на миг приглушило желание Черского поскорее вырваться отсюда.
- Ясное дело! - согласился он. - Пусть остается. Не надо ему мешать. Пойдемте, князь!
Медекша наклонился к Сачу, шутливое выражение сошло с его лица.
- Может, лучше сейчас снести гроб, - прошептал он. - Совсем легкий, что там от тела осталось! - И вздохнул, пожалев королевские останки. Поставить, как предусмотрено, и пусть замуровывают без нас. Не уважают покойного эти господа из города. И чего им ходить по пятам за тем, кто отправляется на вечный покой. Ну что?
Сач закивал головой. Он был того же мнения. И тогда Медекша непринужденно взял Черского под руку.
- Дед мой, - начал он рассказывать семейный анекдот, соль которого состояла в том, что один из Медекш на похоронах собственной матери, сильно затянувшихся, не дал епископу выступить с прощальным словом над могилой. "Ничего не поделаешь, - заявил он, - поминальный обед стынет!"
И все в том же роде. У калитки он опять чуть задержался.
Остальные тоже покинули костельный двор.
- Что вы там выглядываете? - забеспокоился Черский и потянул Медекшу. Снова послышался вой.
Князь не сопротивлялся. Проворчал только:
- Вот ведь у нас кого растрогало прибытие на родину останков короля. Мужика да собаку!
Когда у него немела рука, он покорно брал свечу в другую, но всякий раз с надеждой разглядывал стену, не найдется ли какого выступа. Исцарапанная, шершавая, вся в трещинах, она, однако, нигде не выкрошилась настолько, чтобы можно бьшо найти место для свечки. И костельный сторож держал и держал свечу, менял руки, обе уже ныли от усталости, все в жирных, серых, стеариновых слезах. В большом проломе внизу стоял гроб.
- Ну! - подгонял он рабочих. - Теперь плиту, и баста!
Каменщик, помешивая мастерком известь в ведре, поморщился
и выпрямился. Надорвался, снося гроб в склеп, и теперь у него
разболелась поясница.
- Вечное ему упокоение! - равнодушно произнес он и удивился: - Ну и тяжесть же потащил он с собой на тот свет.
- Сам-то он легкий, - вспомнил Сач. - Когда вы гроб наклонили, столько там внутри ссыпалось в одну сторону, как в погремушке. Но сам-то он не в деревянном гробу лежит, а в свинцовом, который там внутри.
Могильщик авторитетно объяснил:
- Известное дело, господский обычай! Коли на железную дорогу господа соберутся, то сначала наденут шубу, потом бурку, а на нее еще и доху, точно так же и в могилу-гроб в гроб. А ты, брат, - насмешливо посочувствовал он, - отправишься в землю в одном!