На вид мистеру Блейку что-то около семнадцати, так что его еще трудно назвать красавцем. Зато эпитет «смазливый мальчишка» подходил ему вполне. Он был худощав и обладал изящной осанкой. Но была не утонченность аристократа, а результат недоедания в детстве, помноженный на родительские окрики «Не сутулься, Фрэнсис! И хватит ковыряться в тарелке, все равно мяса не найдешь.»
Глаза вампира, широко распахнутые и обрамленные ворохом соломенных ресниц, были светло-серого цвета, как вечно ненастное английское небо. Сейчас они темнели на фоне бледной с прозеленью кожи. Взглянув на его русые волосы чуть ниже плеч, вам сразу захотелось бы заплести их в косицу и основательно припудрить, тем более что они постоянно лезли ему в глаза. Если бы в гостиной помимо Мастера находился кто-нибудь еще — желательно, кто-нибудь теплокровный — Фанни смахивал бы пряди изящным движением, так, чтобы они искрились в отблесках свечей. Но поскольку достойная аудитория отсутствовала, он лишь ожесточенно заправлял их за уши.
— … А с Фетчем ты уже побеседовал? — гаркнул Мастер, и Фанни подскочил, переворачивая исчерканный листок.
Теперь можно заметить, что он едва достает до плеча своему нанимателю — мужчине лет сорока, высокому и широкоплечему, с копной черных волос и бакенбардами под стать. Его массивную, угловатую фигуру и лицо с тяжелым подбородком, казалось, вытесали из камня еще в Темные Века. Правда, за столько лет черты успели обветриться и отчасти смягчиться.
Никто из английских вампиров не знал его имени. Для общения с Мастером им хватало и вежливого «милорд,» супруга же по-свойски звала его «Марсден.» А поскольку его генеалогическое древо напоминало клубок, которым два резвых кота играли в зарослях терновника, происхождение Мастера тоже оставалось загадкой. Доподлинно знали лишь то, что лорд Марсден был одним из старейших вампиров, а то и самым старым.
В его присутствии это обстоятельство служило источником неиссякаемых поклонов, а вот за пределами слышимости — в безветренную погоду, в склепе, за пинтой перебродившей крови — столь же неиссякаемых поговорок, которые обычно заканчивались на «бес в ребро» или «ума не нажил.» Разумеется, так говорили только те вурдалаки, что сами разменяли пятую сотню. Вампир помоложе схлопотал бы взбучку за крамольные беседы.
Ведь всем известно, что англичане с благоговением взирают на королей, с приязнью — на парламенты, с чувством долга — на судей, и с почтением — на дворянство.
— Ну?
— Да, милорд, с Фетчем я поговорил.
Ответ Мастера удовлетворил, тем более что секретарь предпочел умолчать о результате сего интервью. Задобрить привередливую тварь не удалось. Даже когда Фанни пообещал на целый год убрать из всех спален капканы, если Фетч хоть пару дней безвылазно просидит в чулане, паршивец дерзко расхохотался. Ну да, его можно понять. Кто откажется от роскошного пира, с лангустами и спаржей, ради куска заплесневелого хлеба? Тем более, что среди гостей будут совсем юные девицы младше семидесяти.
Вздохнув, Фанни дописал лишний ноль к галлонам нашатыря, который еще предстояло купить.
— Чудесно, — разглагольствовал Мастер, — а то виданное ли дело — во всех приличных домах гостям подкладывают грелку в гроб, а у нас этакую пакость! И вообще, если случится что-нибудь непредвиденное, просто… просто заметай под ковер. После разберемся.
— Конечно, милорд.
Фанни попытался представить площадь такого ковра, под который поместятся сразу все их неприятности. Наверное, им можно накрыть пол-Европы.
— Далее, — Марсден открыл было рот, собираясь изречь очередную сентенцию, но вдруг поднял палец и красноречиво покосился на дверь.
Помощник понимающе кивнул. Он знал, что именно услышит, еще до того, как в коридоре раздался топот детских ножек. Приглушенное хихиканье, как будто кто-то смеялся, уткнувшись в подушку, тоже не стало для него сюрпризом. А вот случайному гостю эти звуки свели бы на нет кропотливую работу парикмахера.
Сколь велика сила контекста! Когда дом кишмя кишит ребятней, детский смех вызывает разве что глухое раздражение на няньку, которая позволяет сорванцам носиться по лестницам. Иное дело, если вы в старинном поместье, где совершенно точно нет ни одного ребенка. То есть, живого ребенка. Зато здесь наверняка есть дети, замурованные в стену на счастье, или задушенные корыстными родственниками, или запертые в чулане, где они погибли, отравившись заплесневелым вареньем, или… Тут уж поневоле встанут дыбом волосы!