Радж нахмурился:
— Это оно, сэр. Я привел вас к Башням Молчания, как вы и просили.
Может быть. Но это место не было похоже на то, что в свое время описывал Сунил Аскари. Оно не было похоже и на то, которое я рисовал себе в своем воображении. Здесь ничего не производило удручающего и тягостного впечатления — краска на зданиях была свежей, цветы явно были посажены людьми, а не росли сами по себе. Казалось, что кладбище Пайнлоун было перенесено сюда.
Нет, это было не то место.
— Есть еще один вход, — сказал Радж, нервно щипля свою бородку.
Мы вернулись в машину и проехали по дороге вверх в гору, вокруг Висячих садов, потом поехали вниз по другой стороне холма — еще одна спокойная дорога, на одной стороне которой располагались дома миллионеров, а на противоположной была стена, покрытая плотной растительностью. В высоту она была футов 30–40, а растения свисали с нее, как лохмы с головы великана.
Изгиб стены уходил в сторону от дороги, и парапет высотой с человеческий рост отделял нас от пространства, заросшего кустарником. Тропинка уходила в заросли, и я не мог разглядеть, куда она вела. Вдоль парапета тянулся трубопровод. Из стыков труб текли струйки черной жижи.
— За деревьями, — сказал Радж, показывая направление, — здесь только начало. Она тянется на много акров.
Я стал всматриваться в зеленую завесу. Мне казалось, что я вижу в глубине огромную каменную глыбу, но ничего определенного рассмотреть не удавалось. Все было устроено так, чтобы прятать и сбивать с толку.
Мы проехали еще немного и увидели тропинку, которая начиналась от края дороги. Не было никакого барьера, казалось, любой мог пойти по ней.
Машина остановилась, и мы вышли.
— Мы можем пройти вглубь? — спросил я, хотя, независимо от ответа, я собирался пойти туда.
— Да, можно. Мы можем дойти до ворот, но не дальше.
Тропинка вела по высохшей земле, покрытой низкой и жесткой травой. Вокруг виднелись маслянистые лужицы. Это место больше походило на отгороженную территорию нефтеперерабатывающего завода, чем на священную землю.
Мы шли молча. Я знал, что иду по той же самой тропинке, что и отец. Должно быть, это было ночью. Его тело нашли утром. Какого черта он пошел сюда?
Радж остановился.
— Туда, — на этот раз он ни на что не указывал. Можно было смотреть только в одну точку.
Длинная лестница, двойная колея из плит, вела куда-то вверх от тропинки в заросли, но на этот раз я смог рассмотреть вершину. В стене прямо перед нами была огромная грязная желтая дверь, скорее всего металлическая. Ее края были ржаво-коричневыми и напоминали пересаженную кожу, которая не прижилась.
Ступени, дверь. Да, я представлял это место именно таким.
— За дверью Дакхмас, — сказал Радж.
— Что?
— Дакхмас — тоже Башни, только по-другому называются.
Я никогда не думал об этом сооружении как о чем-то особенном — для меня Башни всегда были тем местом, где мой отец покончил с жизнью. Для восьмидесяти тысяч парси Башни имели особое значение, не то что для одного сумасшедшего, который просто захотел умереть рядом с ними.
— Всего семь Башен, — продолжал Радж. — Некоторые очень древние, им по много сотен лет.
— Башни, — прошептал я, — как топки крематориев.
Хотя, может, они отличались от приземистых труб, дымящих позади крематория, откуда бабушка ушла в иной мир.
Радж замотал головой:
— Нет, сэр. Не как топки. — Казалось, он рылся у себя в памяти, чтобы найти подходящую метафору. — Как большой котел… нет… чан, это слово лучше подойдет. Как те, в которых мы готовим бириани для свадеб. Каменный чан определенных размеров. Я не знаю, насколько они большие, возможно, сто футов в диаметре, возможно, больше. Внутри чана пол с уклоном в центр. В него кидают тело умершего, чтобы его съели грифы. Затем кости падают в центральную яму. В яме находится известь, поэтому все перерабатывается. Это очень гигиенично, — Радж нахмурился. — По крайней мере так говорят. Хотя иногда, и я не особенно хочу говорить об этом, богатые люди из Малабара жалуются, что грифы роняют куски мяса на их балконы. — Казалось, налеты грифов беспокоили Раджа, но потом его лицо прояснилось. — Но Дакхмасы стояли здесь до них, поэтому, я думаю, им придется свыкнуться с этим.
Я проследил за его взглядом. Он смотрел на дверь.
— Эта земля священна, и только священники парси могут входить туда.
Я сосредоточился на двери. Она не выглядела как порог чего-то священного, больше напоминая дверь тюрьмы.
— Смерть — это временное зло, и ею должны заниматься соответствующие люди, тогда смерть не будет постоянной.
Я не мог отвести взгляда от двери. Дорога из листвы буквально загипнотизировала меня.
— Кажется, ты много знаешь, — сказал я.
Радж начал переминаться с ноги на ногу и дергать свою бородку.
— Все это знают. — Он отошел на несколько шагов в сторону и уставился на землю. — Здесь, — неуверенно произнес он. Носок его ботинка утопал в небольшой лужице гнилой воды. В лужице появились пузырьки болотного газа от давления, которое Радж оказывал на землю.
— Что здесь?
Радж пытался не смотреть мне в глаза:
— Он здесь умер. Ваш отец.
Я предчувствовал нечто подобное, но не был полностью уверен. Я взял себя в руки и подошел к лужице. Опустил руку в эту слизь, растер ее между пальцев и затем вытер ладонь о брюки.
— Ты видел его тело? — прошептал я.
Радж отрицательно покачал головой:
— Нет, нет. Аскари сказал мне.
— Сказал тебе что?
Радж переминался с ноги на ногу. Я увидел, что его носки почернели от грязи, и что она уже подбиралась к манжетам его коротких брюк.
Я схватился за лацканы его пиджака:
— Расскажи мне.
Радж выглядел очень печальным.
— Не нужно этого, — сказал он. — Мне нечего рассказывать, но Аскари убьет меня, если узнает, что я разговаривал с вами о вашем отце. Он не любит, когда об этом вспоминают.
Я отпустил его пиджак и отряхнул его.
— Прости, — я развел руками. — Это мой отец. Прости. Я ничего не скажу Аскари, даю тебе слово. Но я должен знать, что здесь произошло.
— Я думаю, он принимал много наркотиков.
Я знал. Патологоанатом сказал, что у него было сильное обезвоживание от язвенного колита. Заключение на свидетельстве о смерти говорило то же самое. Но Аскари предложил свою версию событий, используя лексикон компаний по борьбе с наркотиками. Он создал впечатление о моем отце как об огромной пробирке, дымящейся от наркотиков.
— И он был очень болен. Может быть, у него был даже делирий.
Радж был добр. Он говорил о моем отце по-доброму, потому что не знал, что мой отец делал. Радж не собирался, как многие адвокаты, настаивать на том, что человек виновен, прежде чем его вина доказана. Отсутствие доказательств, как сказали бы в Америке, отсутствие вины — вторило бы эхо в Британии. И затем его оправдали бы.
— Что сказал Аскари?
— Что он был дьяволом во плоти, — ответил Радж, не колеблясь.
— Потому что он умер здесь?
Радж опять колебался:
— Это сложно. Я не хочу говорить о нем плохо. Он ваш отец, и вы чтите его.
Я не чтил его. На протяжении пяти лет он был лишь грязной пылью на дне моих воспоминаний. Но самоубийство Джей Джея разрушило мои предубеждения и…
Радж положил руку мне на плечо:
— Может быть, ваш отец просто пришел сюда. Может, он не хотел здесь умереть.
— Ты имеешь в виду, что произошла случайность, что он не совершал самоубийства?
— Ваш отец был очень зол на Аскари, обвинял его во многих вещах. Как говорит Аскари, его обвиняли ложно. Аскари говорит, что ваш отец не понимал Индии и того, как у нас ведут дела. Его непонимание и привело его к безрассудству: выпивка, наркотики, женщины. Аскари пытался помочь ему и вывести на истинный путь.
Конечно, отец пил, и женщины у него были, или, я бы сказал, девушки. Я сам видел одну из них.
— Но ваш отец не хотел никого слушать и постепенно впадал в депрессию, он не хотел слушать разумные вещи. Он был очень-очень зол на Аскари и хотел обидеть его. Аскари полагает, что ваш отец умер здесь, чтобы отпугнуть многих клиентов Аскари, а они в основном парси. Он верит, что ваш отец хотел разрушить репутацию «Аскари и Ко».