— Он также не был работником «Джефферсон Траст».
Кэрол прикоснулась к моим губам.
— Так, значит, ты и это выяснил? Я помню, сколько мы бились с его визиткой. Я даже ругалась с ним из-за этого.
— Это может повлиять на доверие клиентов к «Джефферсон Траст», — сказал я.
— Да пошло это доверие к черту, — сказала Кэрол и поцеловала меня. Я почувствовал, как ее язык проник мне в рот.
Я ответил на ее поцелуй.
Кэрол нежно посмотрела на меня:
— Знаешь, я думала о тебе целый день, даже до всего того, что произошло с «Америка Дейли». Я планировала, что мы будем делать вечером. — Она повалила меня на кровать. Мы лежали, повернувшись друг к другу лицом, и ласкали друг друга. — Я думала об этом, — Кэрол прижалась губами к моим губам, — и об этом, — она развязала пояс моего халата и провела руками по моему телу. — Я так сильно хочу тебя. Я хочу тебя, как это было…
Я начал стягивать с нее шорты, ласкать ее, гладить все ее тело. Мои руки действовали сами по себе, мне не нужно было отдавать им команды. Это был мой побег из мира, полного обвинений и угрызений совести, побег от всех воспоминаний.
Но это был обман. Мысли о том, что произошло всего пару часов назад, не давали мне покоя. Голоса, запахи, вид борделя — все это преследовало меня, как нежеланный свидетель Иеговы. У меня в голове звучали голоса, рассуждающие о физическом и моральном разрушении, о том, что символ порочности был вручен мне, и я держал его в своих руках, что бы там ни произошло. Кто-то твердил, что я не должен был ходить к Бабе Маме. Стоп. Радж был не виноват. Я мог сказать «нет» и настоять на своем отказе. Но несмотря на все мое праведное отвращение, я испытывал трепет.
Кэрол начала всматриваться в мое лицо, она была смущена.
— Что-то не так? — Она пыталась понять, в чем было дело, пыталась найти ключ к решению конфликта между моим разумом и телом. Но этот конфликт только усугублялся, и я не мог ничего рассказать о его причинах.
Я нежно оттолкнул Кэрол от себя:
— Я не могу. Я…
Она пристально посмотрела на меня и начала медленно отодвигаться от меня. В ее глазах было столько печали, что мое сердце было готово разорваться. Казалось, давление этой печали могло сокрушить ее.
Я попытался обнять Кэрол, но она отскочила от меня.
Не сказав больше ни слова, она выбежала из моего номера.
— Кэрол! — закричал я. Но остался сидеть на кровати, не в силах пошевелиться.
Я схватил подушку и швырнул ее в стену. Затем я схватил пустой стакан, из которого Кэрол пила, и запустил его в дверь ванной.
Я посмотрел на телефон. Разбить или позвонить?
Набрав номер Кэрол, я услышал голос автоответчика. Я прокричал ее имя и подождал.
— Ради Бога, умоляю, сними трубку, — я был в отчаянии. Я повесил трубку, а затем снова набрал номер. Опять автоответчик, опять прокричал ее имя, та же мольба. Та же тишина.
Я завязал пояс халата и выбежал из номера, спустился на этаж ниже. Я стал барабанить в ее дверь, затем прислушался.
Я слышал ее всхлипывания.
Я стал снова барабанить по двери, кричать. Но Кэрол так и не открыла дверь. Какой-то мужчина выглянул из своего номера дальше по коридору.
Я вернулся в свою комнату и лег на кровать. Одну руку я положил на телефон на тот случай, если он зазвонит. Я пытался ни о чем не думать, ничего не вспоминать, не анализировать. Но даже закрывая глаза, я видел отца. Открывая их, я видел только режущую белизну единственной подушки на кровати. Открыть, закрыть, открыть, закрыть. Вдох. Клочки. Еще вдох. Астма. Где мой ингалятор. Черт, черт.
У меня же нет астмы. Она у Чарльза Мэндипа. Еще вдох. На этот раз спокойнее. Открыть, закрыть глаза. Нет, лучше пусть они будут закрыты. Просто дышать. Не спать. Держаться подальше от Дакхмасов. Не впускать этих вороватых грифов.
Я заснул, и мне снились грифы, лениво вышагивающие по полу Дакхмаса в поисках кусков мяса.
Очнулся я, сидя в кровати. У меня в руке был стакан, во рту — вода. Я пытался избавиться от кошмара.
Спустя некоторое время я посмотрел на часы.
Снова позвонил в номер Кэрол. Автоответчик.
Я позвонил портье.
— Она только что уехала, — сказали мне.
34
Спустя некоторое время я позвонил портье. Я спросил, есть ли у них уже «Америка Дейли». Мне ответили, что газеты привозят в семь утра.
Я принял душ, смыв с себя грязь борделя Бабы Мамы, и заказал кофе в номер.
Зазвонил телефон.
Только бы не журналисты.
— Ты один? — это был Мэндип. — Никого не привел с собой из борделя, чтобы не было скучно?
Откуда он знал?
— Я…
— Не объясняй. Никто не услышит тебя, ты не у дел, и ты сам загнал себя в угол, мой друг.
— Зачем же ты тогда звонишь? — Я хотел повесить трубку. Но Мэндип был прав насчет того, что я был не у дел.
Мэндип застонал:
— Ты должен был вести себя благопристойно, Фин. Сделать свое дело и вернуться домой. Но вместо этого ты оскорбляешь очень уважаемых и влиятельных людей и забавляешься со шлюхами в самой грязной дыре Бомбея. Идешь по стопам своего отца?
— Они не уважаемые люди.
— Более уважаемые, чем ты, — теперь Чарльз буквально рычал. — Это лучшее, на что ты способен? Я не стану обращаться за помощью к юристу из «Шустер», у тебя нет репутации, которую следовало бы защищать.
Я не дам сломить себя. Не в этот раз.
— Значит, то, что Аскари до недавних пор был юристом Кетана, не компрометирует эту сделку?
— Боже. Ну и что? Я знаю об этом, и это не представляет никакой проблемы.
— А цена «Кетан Секьюритиз»? Она же явно занижена.
— Не будь смешным, — возразил Мэндип. — С каких это пор пятьдесят миллионов долларов стали пустяковой суммой? Ни в одной сделке ты не должен касаться вопросов оценки компании. Ты должен заниматься своим делом.
— А как насчет дерьмовой компании с Антильских островов, в которой главным фигурантом был Эрни Монкс? Ты это тоже знал?
— Я не собираюсь дискутировать с тобой по этому поводу. У меня на это нет времени. Мне необходимо заниматься слиянием. Как ты думаешь, что сейчас творится с Джимом Макинтайром? Ты об этом подумал?
Макинтайр, наверное, сейчас мастурбирует в ожидании, когда в его кабинете появится Пола. Или инструктирует кофеварку, как стать моим новым адвокатом от «Шустер Маннхайм».
— «Кетан Секьюритиз» — банка червей, — сказал я. — И «Джефферсон Траст» не должна покупать их.
— В «Джефферсон Траст» знают, что делать. Не зарывайся.
— Кэрол Амен не знала.
Мэндип сделал паузу:
— Мисс Амен теперь история.
Я вспомнил потную футболку Кэрол, когда она выбегала из моего номера. Я должен был остановить ее.
— Кажется, я тоже, — сказал я. — Пабло Точера снят с моего дела, и пока еще никто другой не взялся за него. Что происходит?
Дыхание Чарльза стало прерывистым. Я услышал хрипы, затем шипение ингалятора. Наконец Мэндип спокойно вздохнул.
— Я предупреждал тебя, Фин, — еще один впрыск ингалятора. — Ты возвращаешься в Лондон.
— Я думал, ты сказал, что я не у дел.
Я представил себя в Англии, сидящим за кухонным столом напротив матери. Из старого приемника льется музыка Моцарта. Мы пьем горячее какао. Оба оцепеневшие после очередной проигранной битвы с Бомбеем.
— А что если я не хочу возвращаться? — спросил я.
— Конечно же, ты хочешь вернуться, — отрезал Мэндип. — Я побуду в Нью-Йорке еще пару дней, чтобы закончить все со слиянием, и затем поеду в Лондон. Оставайся в отеле, оставайся с матерью, мне все равно. Но только выберись из Бомбея и дождись меня в Англии. Я попытаюсь помочь тебе.
Чарльз повесил трубку.
«Америка Дейли» появилась только в девять.
Фотография Кэрол была ужасной. Наверное, ей стоило быть благодарной: вряд ли кто-нибудь мог узнать ее по этому фото. В статье ее представили как самую настоящую вавилонскую блудницу.