— Будь осторожна, — сказал я, когда она выбиралась из машины.
Пола наклонилась к открытому окну и улыбнулась:
— Если бы я была осторожной, меня бы не было рядом с тобой, дорогуша.
Я посмотрел, как она дошла до середины Дикон-авеню и вошла в проезд с аккуратным синим почтовым ящиком, наверху которого сидел синий пластиковый человечек, загибавший ручку флюгера.
Я пытался подумать о своем следующем ходе, но меня отвлекала режущая боль в бедре и спине, из-за рубашки, промокшей от пота.
Время от времени у меня в голове возникал образ Карлштайна как центра колеса, остальная часть которого называлась клуб «Близнецы». Пока остальные носились по миру со своими возможностями международных мальчиков на побегушках и инициаторов, Карлштайн сидел дома, поддерживал огонь и генерировал директивы по электронной почте. Интересно, в Оксфорде он занимался этим же? Конечно, тогда не было электронной почты. Так неужели, когда они попивали шерри, он говорил им всем по очереди: «Когда ты вырастешь, ты будешь делать это и это, а когда мой маленький брат выползет из подгузников, я сделаю ему степень Гарварда и назначу старшим банкиром, и он будет нашей марионеткой. Потом изобретут электронную почту — поэтому не думайте, что я буду ездить по всему миру, я буду работать дома».
Мне надо было ворваться в его мир. Он никогда не войдет в мой, разве если только чтобы разрушить его.
Я посмотрел на часы. Прошло двадцать минут. Странно. Казалось, что время остановилось, так же, как и человечек на почтовом ящике. Я взял себя в руки. Пола должна была уже вернуться. Подождать еще минуту?
Нет. Она должна была вернуться.
Хитрость бойскаута подсказала мне, что надо сначала обойти дом: по подъездному пути в задний дворик с безукоризненными цветочными розетками, ограничивающими небольшой участок травы, такой же гладкий, как солнечная батарея, в центре был небольшой прудик, подпитываемый бетонным мальчиком, бесконечно льющим воду из маленького бочонка. Книга в мягкой обложке с закладкой посередине лежала на шезлонге, который стоял около пруда. Я представил себе, как Пола сидела здесь, читала, дремала, изредка поднимая голову, чтобы восхититься своим кусочком рая.
Пройдя к задней части дома, я остановился, чтобы заглянуть в окно. Мешанина света и тени, вид был шероховатый из-за эффекта смешения деревьев на заднем дворе и заходившего солнца. Кухонный стол был в темноте, терракотовые часы на стене, и дальше, в глубине дома, был виден свет в одной из комнат. Но не было ни людей, ни шума.
Я двинулся к бетонному крыльцу, которое вело к задней двери, которая, как я догадывался, вела в кухню. Бетон был покрыт лужами, трава у его основания мокрой. Дождь не шел, и, пока я представлял себе Полу в образе домохозяйки, я не предполагал, что она вымыла пол на кухне, а затем вылила помои, прежде чем впустила бы меня в дом.
Я попробовал повернуть ручку двери. Она раздражающе скрипнула, но дверь открылась достаточно легко, и я оказался на кухне, отделанной панелями из американского дуба, домашнего и рационального. На кухонном столе рядом с дверью стояла чаша, до краев наполненная ключами и магнитами для холодильника, бутылкой смазочного масла — чтобы починить скрипучую дверь, рядом с этой чашей была еще одна, полная фруктов, на затененной стороне кухонного стола. Во всяком случае, больше ничего не загромождало поверхности столов, все было аккуратно убрано в ящички и шкафы для посуды.
Не было слышно ни звука, лишь тиканье терракотовых часов.
Но в воздухе летал какой-то резкий запах. Также было что-то на полу — лужа воды. Источник запаха?
Видимость спокойствия исчезла.
Между кухней и комнатой была стена высотой примерно по пояс. На ней были видны осколки стекла, которые злобно смотрели вверх, как какие-нибудь ужасные и многословные меры предостережения. Над некоторыми из них висели нити блестящей зелени. Водоросли?
Я подошел к разделительной стене и заглянул в комнату.
Она была там. Пола сидела на коленях, перед ней лежала мокрая кучка какой-то пестрой трубухи. Я даже не сразу разглядел, но потом понял.
Это была кучка маленьких рыбок, тропических. Россыпь золотых, синих и зеленых тонов сверкала серебром. Разделительная стена была три фута шириной, и по всей ее длине лежали водоросли, гравий, игрушки для рыб, горное озерцо или два с безжизненной радугой мертвых рыб на поверхности. Это было содержимое восхитительного аквариума до потолка. Но теперь его жители сформировали застывшую кучку на мокром ковре Полы.
По спине Полы пробежали судороги, как волна.
— Я думала, что я здесь в безопасности, — пробормотала она.
Я вышел из кухни, прошел по гостиной и вошел в комнату через дверь, подошел по ковру к Поле. Каждый шаг сопровождался неприятным хлюпаньем. Я сел на колени около нее и положил руку ей на плечо.
— Я никогда не должен был впутывать тебя в это, — сказал я.
Она держала рыбку на вытянутой ладони.
— Кто сделал это? — Дюйм синей дымки, полоска желтого, тусклый глаз мертвой рыбы. — Это был Макинтайр? Он как-то узнал, следил за нами?
Разве Эрни не говорил, что Макинтайр был как пикша с бороденкой? Разве пикша охотится на маленьких рыбок?
Я поднял глаза и увидел парад рыбьих тел, приколотых к стене под портретом Ансела Адамса из Йосемита. Три ряда по пять рыбок, как счет сбитых самолетов на фюзеляже истребителя.
Пятнадцать рыбок. Пятнадцать имен умерших на моих стенах, на стенах в квартире Кэрол.
— Нет, — сказал я. — Это был не Макинтайр. Это был кто-то еще, кто очень зол из-за того, что произошло на шоссе Рузвельта. И он хочет причинить боль мне и любому, кто сотрудничает со мной. Это также был человек, который выслеживал людей и забирался к ним в дома.
Пола встала и начала вытаскивать гвоздь из одной из загарпуненных рыб. Когда рыба была освобождена, она показала ее мне.
— Colisa Sota, — тихо сказала она. — Бирюзовые полоски на оранжевом фоне, как сумасшедший отпечаток пальца. Красивая, такая красивая. Подводное полотно. — Она аккуратно положила рыбку на верх кучки, рыбий погребальный костер. — Вот посмотри. Я знала каждую рыбку в аквариуме: Poecilla, Xiphophorous, Botia. Даже с закрытыми глазами я могла видеть их краски, их формы, маленькие движения и рывки, которые отличали их друг от друга. Я знала, что и как они ели, их репродуктивные циклы, их маленькие личности. Некоторые могли подумать, что я сумасшедшая, но я знала их каждую индивидуально, у каждой были свои привычки.
Я не думал, что она была сумасшедшей. У рыболовов из Версовы была своя гордость, почему же ее не может быть у женщины-рыбницы с Дикон-авеню?
Пять лет я не знал ни где жила Пола, ни то, что она была матерью огромной подводной семьи. Единственный раз, когда у меня появились догадки, был в рыбном ресторане. У нее на лице был удовлетворенный вид, когда ей принесли тарелку Махи-Махи в порту на Южной улице.
— Я никогда не знал, — сказал я. — Они, должно быть, были очень красивыми.
Она передернула плечами:
— Я могу достать еще рыбок. Теперь их можно заказать по Интернету. — Ткнув меня в ребра, она добавила: — И мне наплевать, как у тебя все болит, ты можешь помочь мне прибраться.
Несмотря на весь ее непокорный вид, я знал, что часть ее была сокрушена, избита и вывернута наизнанку вместе с ее семьей. Ее невосстановимая часть.
44
Пола не шутила. Час спустя я начал убирать приблизительно с десяток полотенец с мокрого ковра. Была готова еще целая куча тряпок, чтобы продолжить сушку ковра. Мстительные потерпевшие с шоссе Рузвельта не могли встать между Полой и сухим ковром. Разбитое стекло было убрано, водоросли, галька и другие атрибуты аквариума уже покоились в черных мешках для мусора. Рыбок видно не было, и Пола не сказала, как она от них избавилась.
Только открытое пространство между кухней и комнатой свидетельствовало о глубокой ране, которая появилась в душе Полы.
Я знал, что нам не следовало оставаться в ее квартире. Те, кто совершил нападение, могли вернуться. Но уборка была важной, можно сказать, символичной. Поле надо было совершить ритуал, как мне тогда на берегу Аравийского моря. Поэтому всему остальному придется подождать.