Теперь, когда я уже знал куда идти, расстояния казались меньше, чем в прошлый раз, и у меня не заняло много времени добраться до зеленых ограждений, которые росли вдоль трека с гаревым покрытием. Я не обращал никакого внимания на москитов, но у меня ужасно болело бедро, и это замедляло мой ход. Сложно было игнорировать такую боль. Антисептика было недостаточно, сказала Джулия. Мне нужны были антибиотики.
Дом Карлштайна выглядел пустым, в гараже не было машины, не было и света. Он был мертв. И все же его аура нависала над этим местом.
Я снова обошел дом и вышел на палубу. Я бегло посмотрел на то, что я сделал с задним окном. Черная масса жуков и комаров собралась на пропитанной медом газете.
В проливе Лонг-Айленда то зажигались, то гасли огни на лодках, возвращавшихся в порт.
Я посмотрел на край палубы. Там была лишь небольшая полоска пляжа, устланного бетонными плитами между водой и кустами ежевики, а также там, в темноте, была видна галька.
Внезапно я понял, что это не была просто свалка. Все это дерьмо лежало там по какой-то причине. Чтобы не привлекать внимания посторонних.
Я спустился по ветхой лестнице на пляж.
Идя вдоль береговой линии, я наступал на останки давно умерших крабов, похожих на останки динозавров, и слышал хруст устричных раковин, когда чайки поднимали их в воздух, а затем бросали на камни. Потом я набрел на мусор человека: пустые банки, пивные бутылки, туалетная бумага, женские прокладки. И огромные камни. Злобное серебро луны окутывало их жесткие края светом, отбрасывало искорки, как ржавые открывалки в отточенный рельеф.
Пляж превращался в широкую полосу песка, которая выходила в залив.
Я слышал какой-то шум. Голоса? Слышалось скобление, хлопки.
Все, что я видел, — точки света над поверхностью воды. Некоторые двигались, некоторые стояли на месте. Еще парусные лодки? Я не мог сказать определенно.
Я согнулся и подошел поближе.
Это были не лодки, люди держали огни. Казалось, что они плывут над водой. Потом я понял, что они были на песчаной косе.
Я был на расстоянии ста футов от основания небольшого уступа позади дома. Я пошел к нему. Казалось, что здесь не было никакого мусора. Очевидно, Макинтайр не хотел, чтобы ближайшие окрестности напоминали строительную площадку.
Шум прекратился. Огни уже не двигались.
Поглядывая на неподвижные огни в заливе, я прижался к карнизу уступа, чувствуя, что песок превратился в жесткую скалу на топкой основе. Стебли травы шуршали, когда я шел по ним, и то там, то здесь с негодующими воплями взлетали птицы.
Я слышал крики. Я все еще пригибался под навес уступа. Даже если я встал бы и стал махать руками, маловероятно, что меня могли увидеть. Но те, которые были на песчаной косе, были, скорее всего, удивлены криками птиц, и явно им хотелось бы знать, что могло так спугнуть птиц.
Где-то грохотал и ревел двигатель лодки, за ним были еще несколько таких же. Целая флотилия. Отступающая армада. Я видел, как огни быстро неслись из залива и затем переходили в пролив.
Люди, оборудование. Больше ничего не осталось.
Была ли Кэрол запихнута на одну из тех лодок? Знала ли она, что Макинтайр собирался сделать с ней?
Я пошел дальше, вдоль края ущелья. Он был всего двадцать футов в высоту, но казалось, что на него было невозможно забраться.
Вдруг послышался еще шум. Я остановился.
Он был рядом со мной. Может, животное. Но в полосе травы не было ничего видно, тростник не шевелился и не пригибался к земле.
Я задержал дыхание.
Послышалось хныканье, хруст. Всего в нескольких футах от меня.
Я пошел на звук. Что бы это ни было, оно слышало меня. Оно могло или убежать, или атаковать меня, если бы хотело. Но я оставался неподвижным.
Я раздвинул тростник. Маленький сверток лежал, дрожа на болотистой подстилке из камыша, как ежик-переросток, свернувшийся в калачик, чтобы его никто не трогал. Я чувствовал, как его страх передавался мне.
— Все в порядке, — прошептал я.
Комочек все еще оставался свернутым. Я тихонько дотронулся до него. Почему-то мне все еще казалось, что это было животное, хотя я уже ясно понимал, что это был человек.
Появилось лицо. Огромные женские глаза поблескивали в тусклом лунном свете, искрились в его лучах, расширенные от ужаса.
Это было лицо кого-то чуть больше ребенка. Уголок ее рта был вялым. По правде говоря, половина ее лица выглядела как мешок. Если бы она была старше, кто-нибудь сказал бы, что ее ударили. Но детей ведь не били. Или нет? Я посмотрел на нее поближе. Ее щеку пересекал шрам. Но все же она была красивой, все еще узнаваемой — девочкой с фотографии Раджа. Лесная нимфа моего отца.
Я положил сумку на землю и прикоснулся к ее плечу.
— Приити?
Она немного разогнулась.
— Кто вы? — Ее голос был очень слабым, это был беспомощный шепот.
— Я друг твоего брата. Радж просил, чтобы я нашел тебя.
И я нашел ее. Я искал другого человека, но нашел именно ее. Хотя это была лишь часть обещания, данного Раджу. Когда огонь уже пожирал его, он молил меня защитить ее.
Приити выглядела, словно она была сильно больна.
Приити немного присела.
— Я ничего не слышала о брате. Вы говорите, что вы его друг. Как он?
Я не знал, что сказать, хотел солгать, но ее открытый, ранящий взгляд сделал это невозможным.
— Он умер, Приити, — сказал я. Я протянул руку к ее маленьким пальцам и сжал их. — Прости.
Она сидела неподвижно, а ее рука была обмякшей.
— Я чувствовала это, — сказала она. — Я почувствовала, как его сердце прекратило биться. Сердцебиение брата чувствуется в груди сестры. — Она подняла на меня глаза. — Как он умер?
Его босс связал его и запалил как факел.
— Сгорел в пожаре.
Она вытащила руку из моей ладони и приложила ее к щеке.
— Кто-то обжег меня однажды, — прошептала она. — Теперь я знаю почему. Это было для того, чтобы я почувствовала боль Раджа.
— Что здесь произошло, Приити?
— Они перевезли нас. Они сказали нам, что нас переместят в безопасное место, где нас не смогут найти люди из миграционной службы. Затем нас снова отправят на работу. Но они сказали, что я не смогу найти работу, — она прикоснулась к лицу. — Из-за этого… мне кажется, они хотят убить меня. Поэтому по пути к лодкам я сбежала.
— Там была белая девушка?
Она покачала головой:
— Все из Индии. Нас приблизительно пятнадцать человек, мальчики и девочки.
— Дом пуст? — спросил я.
— Я не знаю. Я никого не видела, но мы прошли лишь через небольшую часть дома, прежде чем вышли сюда. — Она показала на утес. — Мы спустились по ступеням на пляж. Они были очень опасными. Одна из девочек упала. Тогда я и побежала. — Она снова свернулась в клубок. — Надеюсь, с ней все в порядке, — прохныкала она. — Это место боли. Я не могу поверить, что мистер Аскари послал бы меня сюда, если бы знал, что здесь творится.
Поговорить об истинной природе Сунила Аскари можно было бы чуть позже.
— Я хочу, чтобы ты подождала меня немного здесь, — сказал я. — Если я не вернусь через час, тогда иди по пляжу, пока не дойдешь до дома. Обойди его и иди по тропинке, пока не дойдешь до дороги. Там увидишь припаркованную серебристую машину. В машине сидит мужчина. Он друг. Оставайся с ним, и с тобой все будет в порядке.
Приити свернулась еще крепче в клубок.
— Я не пойду к человеку в серебристой машине. Я пойду только с тобой. Или сама, если ты не вернешься за мной.
— Я вернусь.
Я практически прошел мимо расщелины в скале, прежде чем заметил ее. Ржавая лестница была приделана вертикально к уступу, она была узкой, мерзкой на вид и очень ненадежной.
На скате уступа висела толстая веревка. Посмотрев наверх, я увидел, что веревка была приделана к чему-то на вершине холма.
Может, сиденье. Может, лебедка.
Веревка просто болталась. Там не было никакого крюка, ничего. Осмотрев, что было рядом, я мог сказать, что там происходило очень много разных вещей. Галька и песок были истоптаны и разметены. Ногами и тяжелыми объектами.