– Ей немного больше двадцати. Блондинка, вполне привлекательная, чуть полновата. Она явно стеснялась и чувствовала себя неловко, как если бы ее платье было слишком ново и слишком узко. Я тогда подумала: вот девушка из деревни, привыкшая работать на воздухе. Ее загар был другого рода, нежели здешний. Больше походил на загар рабочих переселенцев, которые собирают фрукты и хлопок на ранчо в Долине.
– Среди переселенцев много мексиканцев, – заметил Додд.
– Белых тоже много. Под конец и те и другие получают одинаковый цвет кожи.
– Вы сказали, что у нее светлые волосы?
– Обесцвеченные.
– При помощи солнца или благодаря искусству?
– Даже в Долине солнце не так сильно.
– У вас есть какие-нибудь доказательства, что девушка эта из Долины?
– Ее ноги широкие и плоские, будто она привыкла ходить босиком.
Он не стал с ней спорить, хотя знал, что очень немногие сборщики фруктов в Долине разгуливали босиком, если могли позволить себе обувь. Полуденное солнце накаляло землю, словно печку.
– Немного позже я ее увидела снова, – продолжала Хелена. – Она шла через Юнион-сквер с человеком лет на десять старше ее. Я подумала, что это ее брат. У него был такой же загар, и оба вроде бы неловко чувствовали себя в чужом для них городе. Они спорили о чем-то, только я не слышала слов.
– На мужчине был спортивный клетчатый жакет?
– Точно! Откуда вы знаете?
– Я его видел.
– Тоже в сквере?
– Нет, позже видел. На весь конец его жизни позже.
– Кто он, кем он был?
– Знакомый вашей невестки, я полагаю.
– Вы придали грязный смысл слову "знакомый".
– Разве? Что ж, взглянем на это прямо, миссис Брандон. Собираясь на такую работу, как сейчас, я не надеваю чистых белых перчаток.
– Вы намекаете, что Эми и тот человек были...
– Знакомы.
– Все равно, это звучит грязно.
– Может быть, оно вам слышится грязным, – определил Додд. – Эми и О'Доннел встретились в баре отеля в Мехико. Эми уехала, О'Доннел мертв. Ну, вот теперь вы знаете об этом столько же, сколько я. Дальнейшую информацию ищите в местных газетах.
– Газеты! Боже мой, Боже мой! Это будет во всех газетах! Джилл будет...
Додд не желал знать, что стрясется с Джиллом. Он видел его и слышал о нем с лихвой и бесцеремонно оборвал собеседницу:
– Миссис Брандон, когда вы днем встретили Келлога у Ласситера, он упоминал свою жену?
– Да. Он сказал, что Эми скоро вернется. Ко Дню благодарения или к Рождеству.
– Не такой уж короткий срок.
– Вы думаете? Полагаю, это зависит от точки зрения.
Она притихла, как бы раздумывая, сказать ему или нет о своем подлинном отношении к Эми. Потом спросила:
– Как по-вашему, вернется она?
– Я начинаю сомневаться в том, что она вообще уезжала, – ответил Додд.
"Кухонный нож не принадлежал к оружию, удобному для подготовленного убийства. Он был орудием непредвиденного случая, схваченным внезапно в минуту гнева или испуга. Обычным инструментом у мужчин в минуту нападения или защиты бывают собственные кулаки. Для женщины годится все, что под рукой. Нож мог лежать на кухонном столе, готовый к тому, чтобы быть схваченным.
Всего пять женщин запутаны в этом деле. Одна из них, Уильма Виат, мертва. Остальные живы или считаются таковыми: мисс Бартон, Хелена Брандон, девушка с крашеными волосами и сама Эми. Из этой четверки только девушка и Эми были знакомы с О'Доннелом. Но вполне вероятно, и мисс Бартон встречалась с ним через Келлога. Даже Хелена Брандон, что бы ни говорила, могла знать покойного. Знать и не без причины бояться его. Словом, ошибочный звонок Хелены в дом Келлога мог оказаться ничуть не ошибочным, а быть частью замысла, преследующего три цели: упрочить ее собственную непричастность, выяснить, найдено ли и опознано тело убитого, и удостовериться в том, что девица с обесцвеченными волосами подключена к делу. Последнее отвлечет внимание от нее самой, от ее пока что непроясненного участия.
Но какую связь с О'Доннелом могла иметь Хелена? – гадал Додд. – Если же связь была, то зачем Хелене понадобилось признать встречу с О'Доннелом в сквере?"
Нет, решил Додд, это бессмысленно. За всем случившимся стоит не Хелена, а Эми. Все указывает на Эми – куда она подевалась? Почему уехала?
Дикая мысль, словно невиданное морское чудище, всплыла на поверхность его сознания. Что, если Эми никуда не уезжала? Что, если она пряталась все это время в доме по неизвестной никому причине. Мысль казалась невероятной, но объясняла многое: увольнение прислуги, Герды Ландквист; решение отделаться от собачонки Мака, который мог выдать присутствие Эми; наконец, письма, написанные безусловно Эми, но вовсе не издалека, а, может быть, прямо отсюда, из ее спальни.
В сознании начали распахиваться двери в комнаты, населенные призраками и хранящими отзвуки эхо. Призраки были безлики, а эхо напоминало бессмысленные обрывки слов, записанных где-то на бегущую вспять пленку. А в углу одной из комнат сидела за бюро безликая женщина и что-то писала.
Между тем телефонный разговор с Хеленой Брандон шел своим чередом:
– Мистер Додд, вы меня слушаете?
– Пока что я еще тут.
– Послушайте меня. Пожалуйста, послушайте. Нет никакого смысла впутывать меня во все это.
– Ваши показания очень важны.
– Но я уже дала их вам. Теперь вы владеете ими. Вот что важно, не так ли? Важны показания, а не тот, кто их дает полиции. Не можете ли вы избавить меня от этого? Я вам заплачу.
– Если я избавлю вас от дачи показаний, то, в конце концов, платить придется мне.
– Но должны же быть какие-то способы...
– Назовите любой.
С минуту она молчала. Он слышал ее затрудненное, неровное дыхание, словно бы процесс раздумья был для нее тяжкой физической работой.
– Вы, – сказала она наконец, – вы могли видеть Руперта и эту девицу днем у Ласситера.
– Может, и мог бы, если не считать того, что съел свой завтрак из бумажного мешочка у себя в конторе.
– В одиночку?
– Парочка мух присоединилась за десертом.
– Ради Бога, перестаньте шутить. Вы не представляете, как это важно для меня и моей семьи. Трое моих детей еще учатся в школе. Но они уже достаточно взрослые, чтобы страдать от этого. Страдать ужасно.
– Вы не убережете их от страданий. Их дядя привлекается за убийство.
– Он, по крайней мере, не кровная родня. А я родная мать. Если меня затащат в это дело. Господь их сохрани...
– О'кей, о'кей, – уныло молвил Додд. – Значит, я видел Руперта с девушкой у Ласситера. Что я там делал?
– Завтракали.
– Моя секретарша отлично знает, что я приношу завтрак на работу.
– Ладно. Тогда вы шли следом за Рупертом. Или надо сказать – выслеживали его?
– Можно и так и так.
– Когда девица появилась в кадре, вы решили следовать за ней. Она пошла в Юнион-сквер, где встретилась...
– Как она попала в Юнион-сквер?
– По канатной дороге.
– Вы знаете это или придумываете?
– Придумываю. Но ведь звучит убедительно, а нам это и нужно? Кроме того, она вошла в сквер со стороны Поуэл-стрит.
– В котором часу?
– Не знаю. Я вроде бы потеряла чувство времени. Я думала о возвращении Эми домой. И о других вещах. – Она кашлянула, словно оберегалась вступить на опасную почву. – Я помню, начался дождь, и старик, кормивший голубей, встал и ушел.
– Дождь пошел около трех часов.
Он не заметил бы времени или дождя, если бы в его кабинет не вошла секретарша – сообщить присущим ей особым способом, что пойдет в аптеку за лекарством от простуды. "Некоторые люди верят, будто дождь очищает и промывает воздух. Но мне известно как факт, что дождь направляет вниз все вирусы и бактерии из других мест, а также стронций 90. Я думаю, вам наплевать на стронций 90, но когда ваши кости начинают разрушаться..."
– Три часа, – сказала Хелен. – Да, это было около трех.