«Доволен?» - кричала Мри. На угреватых щеках тряслись мутные слезы, вобравшие домодельную мазь. - «Радуйся теперь, ты же об этом мечтал!»
«Я никогда не любил апокалиптическую фэнтэзи» - вяло отбрыкивался Ксе. – «И вообще, при чем тут я? Разве это я все устроил?»
Старик, который создал Зверя, выжил из ума. Выйдя пить с гостями, он бессвязно лопотал и пускал слюни; время от времени пытался напоказ вразумлять плечистого молчаливого сына, но забывал слова, которые хотел сказать. Имя свое он тоже забывал.
Фамилию, однако же, старик помнил, и с гордостью поставил клеймо на глянцевый бок новорожденного Зверя. Младенец ткнулся мордой в нового хозяина, потерся и улегся на свое законное место в объятиях Ксе. Горячая тяжесть оттянула руки. «Малыш», - сказал Ксе, чувствуя, как бродит в груди кипенная нежность.
«Малыш», - согласился внук мастера.
За Зверя пришлось отдать пять дойных коров, двух кобыл, причем требовали непременно смирных, золотую цепочку Мри, ее же серьги с крохотными бриллиантиками, десять мешков картошки и книгу. Новый Завет в ламинированной обложке цвета хаки. Последнее было довольно странно, учитывая, что Дрон, внук, три дня отчитывал над Зверем заклятия и принес в жертву каким-то тайным богам кузнецов рыжую курицу.
Но главным заклятием все же оставалась фамилия старика, впечатанная в живой металл. Это она смиряла неуемную силу Зверя, низводила его с полей саламандр и громовиков, проволокой прихлестывала к слабой хозяйской плоти. Боги ходили в чине подручных: от ржави, от сыри, от промаха, осечки и плохого глаза.
Когда стариковский хутор скрылся из глаз – весь, с дозорными башнями и спицей антенны, - Ксе зажмурился и лег навзничь на дно телеги. Сквозь веки ударил свет. Там, за небесным сводом, к чьему беловатому оттенку он никак не мог привыкнуть, – золотые ручьи, огнистые медвяные поля, где бродила вольная душа Зверя…
Новорожденный завозился под боком, стуча по щелястому днищу. Ксе накрыл его рукой, изнанкой предплечья ощутив все еще горячие рубцы клейма.
Говаривали, что этой фамилией кто-то сумел заклясть дикого Зверя, но неразумен был слух, ларцом лжи ложился он: диких Зверей просто не водится. Зверь не рождается сам, минуя руки наследников мастера, а без человека рядом быстро уходит обратно в поля саламандр, оставляя угловатый стальной трупик.
- Обалдеть, - прогудел откуда-то издалека Крил. – Не, ты глянь – обжимаются. Как есть! Сейчас лизаться начнут.
- Заткнись, - раздраженно бросила Мри. Ее голос неизменно казался близким, как зудение комара в спальне. – Смотри на дорогу.
Крил хохотнул.
- А чего на нее смотреть? Пока кто покажется… Не в бумере, мать.
- Заткнись! – взвыла Мри; витающий в облаках Ксе слегка растерялся, не понимая, отчего жена так зла. – Мало мне… этого…
- Кого?
- Всего! – выкрикнула Мри и разрыдалась. Крил стал невнятно басить что-то утешительное, потом утробно мурлыкать львом в брачную пору, и Ксе в который раз остро ощутил неуместность своего существования здесь и сейчас.
Прежде это чувство называлось емким словом «облом».
Зверь притих.
Вслушивался.
Медведеподобный Крил возник рядом с полуразвалившейся дачей, когда Ксе возился в кишках сдохшего москвичонка. Что ни проверь, все выходило целым, всего хватало, однако заводиться авто упорно отказывалось; тогда еще Ксе не могло прийти в голову, что москвичонок вполне по-настоящему, а не фигурально, сдох.
На грунтовке, рассекавшей дачный поселок надвое, стоял большой, необыкновенно волосатый, похожий на байкера мужичина: любовался мучениями незадачливого автовладельца.
- Чего? – с ненавистью выдохнул Ксе.
Мри как раз вышла из дома - ополоснуть руки в дождевой бочке – и уставилась на пришлеца.
- Да я погляжу, тут живые есть, - благодушно высказался мужичина и подмигнул ей.
- Есть, - сварливо ответила Мри. Раньше она не была такой раздражительной, озлобилась от голода и отсутствия телевизора. – Только жрать нечего.
- Ну давайте я вас покормлю, - отечески предложил мужик.
С этого и началось.
Собственно, началось не с этого. А с того, что однажды жертвоприношение Матьземле, учиненное маленькой неоязыческой сектой, дало ясный и однозначный отклик.
Сектанты страшно испугались; вполне здоровые умом, они просто играли в пожизневую ролевую игру и жертвовали всего-то курицу. Вины их здесь не было, но коновод секты спустя время повесился, не вынеся мысли, что стал причиной произошедшего.
В действительности же Солнечная система, мчащаяся сквозь Вселенную, пересекла линию терминатора, метагалактический день сменился ночью, и боги проснулись.
Зверь стоил своей цены. Семья старика просто не могла брать меньше: им надо было покупать живой металл, который умели плавить только в двух местах, за шестьсот километров к югу или восемьсот – к востоку. Сталеварам приходилось платить за руду; спускаться же в колодцы шахт, населенные несговорчивыми духами, находилось мало охотников, и гибли охотники часто.
Литейщики пытались как-то сделать Зверя сами и не смогли: живая сталь позволила им плавить и обтачивать себя, собрать тушку Зверя, но свести с неба громовую душу мог только носящий фамилию старика - не менее громовую.
Иногда в побелевшем небе появлялись Птицы. Птица, славная и некапризная, была на хуторе мастера, выменянная на двадцать восемь Зверей; Крил часа два в тоске простоял под ее серым крылом, оглаживая птицыно шасси.
Крил хотел летать.
Птица бы его покатала, он ей нравился, но Дрон обидно захохотал и предложил с сарая вниз головой. Крил было примерился ему врезать, но забыл, что стоит на чужой территории; щуплый мастер нагло скалился, глядя, как бородатый толстяк приплясывает на вмиг запылавшей земле. Дрон был шаман.
Перетерпев такие муки, Крил просто жил надеждой получить Зверя. Живое оружие не мог купить один человек, только хутор, поселок или город, и Зверь имел право выбирать хозяина по крайней мере из двух мужчин. Поэтому Мри и велела Ксе ехать довеском: таким малохольным типом Зверь уж точно бы пренебрег, выбрав Крила, старшего и любимого мужа.
Строго говоря, старшим мужем был Ксе. Это он женился на Мри еще студентом, еще до перемены мира, и его фамилия была вписана в ее паспорт. Мри была тогда тихой мышкой, любила недлинные книги о больших чувствах и отечественные девчачьи группы; кажется, Ксе она тоже любила, из благодарности за обращенное на нее внимание… День изменения никого не убил, но сотни тысяч унес в поля странного, назад на одно деление минутной стрелки - сотни тысяч числились пропавшими без вести, среди них были мать и сестра Ксе, и еще множество женщин. Их стало вдесятеро меньше, чем мужчин.
Быв принят в дом кормильцем, Крил развил бурную деятельность. Пользуясь исчезновением хозяев, он пер все, что, по его мнению, могло пригодиться; наведался даже в ближайший колхоз, озадачив Мри и трех остальных мужей овцами и коровами. Крил, по натуре своей вождь, мистическим образом притягивал к себе племя; потом, уже заговорив с духами, Ксе понял, что так оно и было. С других дачных поселков, из деревень, даже из города приходили люди, все – мужчины. Первое, что они делали, поев и отмывшись, - клеились к Мри и получали в сопатку от Крила. Кто-то соглашался на роль батрака, чаще, уяснив ситуацию, гости уходили дальше в поисках общества симпатичней или женщины привлекательней. Однако Ксе очень быстро слетел по рангам вниз, из первого мужа став шестым.
Крил стоял за то, чтобы выгнать его из хутора вовсе, но Мри была чувствительна и склонна к ностальгии, - ей нравилось предаваться воспоминаниям, глядя на шестого мужа. Тому особой радости не выпадало: ностальгирование Мри неизменно кончалось истерикой, в ходе которой повинными в переменах оказывались лично Ксе и некогда любимое им фэнтэзи. Чем дальше, тем больше жена склонялась к мысли – не без содействия Крила – низвести Ксе в батраки.
Но Ксе начал слышать духов.
Они с Илом, пятым мужем, ходили в город, надеясь забрать из своих квартир еще не разворованное либо пограбить самим. Но там хозяйничал Юрий, сильнейший шаман во всей южной России; у придорожной стелы с названием города Ила смело с ног, а Ксе услышал веселое и злое: «Мародеров давим, кромсаем…»