— Беги вниз, возьми с собой казаков и проведи арестованных в соседнюю комнату. «Пригодятся как заложники, — подумал он, — а то, чего доброго, ворвутся мятежники во двор, освободят их». И строго добавил: — Пусть в цепях идут.
Потом, обернувшись к Насте, застывшей возле Анели Феликсовны, бешено крикнул:
— А ты что стоишь как истукан? Беги в спальню барыни, принеси флакон с нюхательной солью.
Настя опрометью бросилась из кабинета, но, вместо того чтобы бежать в спальню графини, зашла в освещенную лампадкой комнатку, где жила она с матерью, недавно умершей, перекрестилась на почерневший образок в углу, как бы испрашивая материнского благословения. Потом быстро вытащила из сундука мундир, шаровары, шапку, полушубок младшего брата, который находился в Таврии, надела их, распустила косу, схватила ножницы и отрезала волосы. Перевязала косу зеленой ленточкой, сунула в заранее подготовленный узелок с платьем и вышитым матерью полотенцем, в которое была завернута стальная пилка, обвела прощальным взглядом комнату и выбежала во двор, держа в руках зажженный фонарик.
Ее оглушил буран, ослепили тьма и круговерть метели. Проваливаясь в сугробы, спотыкаясь, Настя кинулась к караулке.
Несказанная радость охватила узников, когда они услышали выстрелы и смятенные крики во дворе.
— Ну, теперь, братцы, либо нас освободит Пименов, либо будут держать в доме как заложников. Надо приготовиться!.. Сергунька, когда откроют дверь, спрячься за ней. Если войдут атаманцы, захлопни дверь и — никого отсюда! Понятно? — спросил Павел.
Сергунька, засучивая рукава, пообещал:
— Никого не выпущу!
А Павел обратился к Феде:
— На тебя с твоей силушкой главная надежда наша.
— Да уж я не подведу! — усмехнулся Федор, сжимая огромные кулаки.
Возле караулки раздался гул голосов. Слышно было, как отпирали замок, отбрасывали тяжелый засов. Завизжав заржавленными петлями, открылась дверь, и на пороге показался атаманский ординарец.
— Живо выходи по одному! — грубо крикнул он.
— Никуда не выйдем. Знаем — зарубите нас во дворе, — решительно ответил за всех Павел.
— Да вы что, печки-лавочки, и тут бунтовать будете? — возмутился ординарец, всматриваясь в слабо освещенную караулку. — Пошли, ребята, силком возьмем. А если кто супротивничать будет… — Григорий в сопровождении двух казаков вошел в караулку. Вдруг дверь за ними с шумом захлопнулась. Удивленные атаманцы обернулись, а в это время заключенные набросились на них. Ударив кандалами по лицу ординарца, Федор сшиб его с ног, а другого схватил за кушак и, приподняв над собой, швырнул изо всей силы на пол. Сергунька, напав сзади, повалил атаманца, стоявшего у двери.
Три сабли, столько же пистолетов и кинжалов перешли к арестованным. Руки и ноги пленным перевязали их же поясами. Взяли ключи, оброненные в схватке ординарцем.
Дверь распахнулась, в караулку вбежал красивый кареглазый казачок.
— Настя! — вырвалось у Сергуньки.
Метнув на него радостный взгляд, Настя горячо сказала:
— Возьмите и меня с собой! — и протянула пилку.
Лицо Сергуньки просияло:
— Братцы, кандалы — долой!
— Скорей, скорей! — торопил Денисов, притопывая на месте от нетерпения.
Пока перепиливали кандалы, Настя объясняла ему:
— Середний ключ — от караулки, тот, что поменьше, — от конюшни, там кроме ваших коней стоят атаманские верховые; а самый большой ключ — от ворот. Возьмите мой фонарик…
Заперли караулку, отомкнули замок у ворот и, приоткрыв их, выглянули на улицу. За углом перестрелка еще продолжалась, но уже вяло.
В белой кипени метели, с саблей наголо, на вороной лошади ехал засыпанный снегом всадник. Признав не столько всадника, сколько коня, Дерябин окликнул его:
— Пименов, ты?
Всадник круто повернул, подъехал вплотную.
— Дерябин! — радостно отозвался он. — Ну, слава богу! А я уже хотел отзывать своих от атаманского дома. У меня всего десятка полтора казаков осталось… На тюрьму мы напали, чтобы арестованных освободить. Отбили нас — там в охране не менее трех десятков атаманцев. Лишь Водопьянова случайно выручили. Был я сейчас неподалеку, у сестры Туркина, сказала, застрелился он, когда пришли за ним. Ну, да об этом потом, сейчас мешкать нельзя: того и гляди атаманцы из казармы нагрянут, их там с полсотни. Садись ко мне на коня, а остальные, видно, пеши пойдут.
— Как пеши? В такой буран? Нет, вот что: заезжай-ка во двор, становись около входа в дом и, если кто сунется, стреляй. Мы тем временем лошадей из конюшни выведем.