Василий Прохорыч истово перекрестился, глядя на потемневший образок, висевший в углу землянки, и решительно ответил:
— Даю согласие. Другого пути нет у нас, как видно. К тому же и продовольствие иссякает, а соли совсем нет. Авось в станице подзаймем у кулачья, — улыбнулся он хитровато, и тонкие лучики морщин побежали от глаз к углам рта. — Все ж поделимся с вами, что есть у нас. Не обессудьте на угощении: «Не будь гостю запаслив, а будь ему рад-радешенек», говорит старая пословица.
— Не дорога гостьба, а дорога дружба, — вставил весело Сергунька.
Ужин был незатейливый: похлебка чечевичная да хлеб ржаной, но проголодавшимся казакам все показалось вкусным.
Лениво ползли белоснежные облака с позолоченной от встающей зари каемкой. Вдали виднелась уже станица Кепинская, широко раскинувшаяся на левом берегу Медведицы, а несколько поодаль, у самой реки, приветливо зеленел лесок.
После ночного перехода притомились «лесные братья».
Впереди десятка три людей ехало на лошаденках, с охотничьими ружьями. За ними следовало человек сто пеших с косами и рогатинами и, наконец, остальные с ножами, тяжелыми, кистенями, а то и просто с дубинками. С десяток пименовских казаков были впереди, в дозоре, а остальные — по флангам отряда.
Вдруг Пименов заметил, как в лесу что-то блеснуло на солнце. Он осадил коня, и в то же мгновение из-за деревьев показались всадники в синих чекменях. Наклонив пики, они карьером летели навстречу.
«Атаманцы! — дрогнуло сердце Пименова. — Тот полк, что стоял в Усть-Медведице. Не иначе как предал нас кто-то, змеиная душа! Ну что ж, погибать, так всем вместе!»
И он скомандовал, обнажив саблю:
— За мной, браты! Будем биться до последнего!
Но это был не бой, а беспощадное избиение повстанцев. «Лесных братьев» было вдвое меньше, чем врагов. Вдобавок из станицы хлынули на них мушкетеры с примкнутыми штыками. Атаманцы врывались на разгоряченных конях в толпу, топтали копытами упавших, сплеча рубили тех, кто пытался отбиваться.
Пистолетным выстрелом была убита лошадь Сергуньки, и он вместе с нею тяжело рухнул на землю. Шею Павла захлестнул тонкий ремень аркана. Пименов отчаянно отбивался, сыпя ответные удары, но его сбили с коня и связали руки.
Хромающего Сергуньку — при падении он сильно расшибся. — Пименова и Павла атаманцы отвели на лесную опушку. Оттуда они видели, что нескольким казакам удалось вырваться из вражеского кольца и скрыться в лесу.
Одним из последних отступал Ярема. Дрался он как будто; ленцой, но чудесным образом успевал отбивать град сабельных ударов.
— Старое вино, выходит, крепче молодого, — промолвил тихо Сергунька и радостно улыбнулся: увидел, что вместе с Яремой в лесу скрылась на гнедом коне его Настенька.
XXXV. Приговор
Прошло уже три месяца, как переведенные в Черкасск Денисов, Костин и Пименов томились в тюрьме, ожидая суда и приговора. Вызванный письмом сестры, приехал Тихон Карпович вместе с Таней. Остановился он в домике своего старого друга — Козьмина.
Проснувшись поутру в маленькой душной горнице, Тихон Карпович поспешно оделся и распахнул набухшую от сырости раму окна. В комнату ворвался бодрящий ветерок.
Стояла глубокая осень. Окно выходило в сад. Желто-красные опавшие листья ковром устлали влажную землю. Солнце поднялось дымным, уже не греющим диском. По краю неба низко ползли свинцовые тучи. Откуда-то сверху доносилось курлыканье улетающих журавлей.
Дверь открылась, и в комнату неслышной походкой вошла Таня. Чтобы не огорчать отца, она старалась казаться бодрой, но это плохо ей удавалось. Ее черные, без прежнего блеска глаза заволокла печаль, лицо побледнело, осунулось.
— Ну вот что, доченька, — сказал ласково Тихон Карпович. — У Козьмина есть знакомый — судейский повытчик; он вчера сказывал, что суд над Павлом вскорости состоится. Стало быть, ни одного дня нельзя нам терять. Давай сделаем так: с утра я отправлюсь к архиерею Досифею, он в великой чести у атамана Иловайского, и говорят про него: не корыстолюбец, ведет подвижническую жизнь, изнуряет себя постом и молитвою. Может, и в самом деле он отведет от виновного грозный меч… Потом, что бы ни ответил мне архиерей, пойду к полковнику Сербинову — от него многое зависит. Мнится мне, уломать его легко будет: всем ведомо — на взятки он падок. Не пожалею лучших своих бриллиантов из пояса турецкого паши, а если надобно станется, так и все до единого отдам, даром что для внуков сберегал.