Ближники поначалу никак не отреагировали на это необычное обращение. Они вообще с опаской и исключительно искоса смотрели на атамана, прекрасно помня его вчерашнее буйство и сейчас, впрочем, ничего хорошего от него не ждали. Тем не менее, Ардни продолжал:
— С вами говорит не обезумевший от горя атаман. С вами говорит разум бога.
И на это реакции от плотно сидевших у костра, опять не последовало. Как обычно, несмотря на красноречивые увещевания атамана о будущем их божественном предназначении, конечно, грели самолюбие, но все вполне трезво отдавали себе отчёт, что это не соответствует действительности. Попросту говоря, слушали охотно, с воодушевлением, но не верили не единому его слову. Было такое ощущение, что в этот момент все как один думали именно об этом, ибо от того, что сказал атаман дальше, все одновременно встрепенулись, как по команде.
— Мне плевать на то верите вы мне или нет, — так же грустно и устало продолжил Ардни, — для меня куда важнее, чтобы вы поверили в самих себя. Чтобы каждый из вас поверил в то, что он сможет быть будущим богом. Я не призываю вас становиться богами в прямом смысле этого слова и перебираться жить на небо. Мы должны стать богами для арья, как когда-то стали чёрной нежитью для Дасу.
Ардни оторвал взгляд от трепещущегося пламени костра и плавно обвёл им всех присутствующих. Все, как один, с каким-то недоумением смотрели на него. Ардни поменял тон на привычно холодно-повелительный и продолжил уже резче и чётче:
— Смерть моей матери — это знак свыше. Это говорит о том, что нам пора снимать чёрные шкуры и одевать золотые одежды. Мы выросли из мальчиков, прячущихся по лесам. Нам пора прекращать быть пуганными. Пора заставить всех бояться нас по-настоящему, как принято боятся богов, всемогущих, но милостивых.
Дальше атаман подробно, в мелочах, как только он один, пожалуй, и мог, начал объяснять конкретный план действий. И только тогда, когда все эти высокопарные слова стали обрастать «мясом» конкретных планируемых действий, ближники у костра ожили. В их глазах заблестел азарт. Со всех сторон посыпались предложения, дополнения, идеи. Они поняли, что им предлагается не становиться богами в прямом смысле, а разыграть спектакль, сыграть роль богов, а это совсем другое дело и как раз по ним. Они с детства все вместе только этим и занимались — дурили другим головы своими маскарадами и розыгрышами. Все последние годы они планомерно выстраивали у жителей Страны Рек свои образы нежитей, а теперь предлагается создать из себя нечто крупнее планом — богов, только и всего. Они вдруг поняли, осознали и поверили в то, что идея властвовать над миром аров, не такая уж невыполнимая, наоборот, вполне досягаемая. После этого круга, который с небольшими перерывами длился почти весь день, каждый из ближников уходил к своему жилищу с гордым осознанием того, то он действительно кто-то такой, кто может быть выше всех остальных. Каждый в душе уносил с собой такие сладкие фантазии беспредельной власти над всеми теми, к кому он так тянулся с беспросветных низов своего детства.
Следующий день, третий и последний день праздника Трикадрук, выдался на удивление солнечным и тёплым, что было расценено, как ещё один доброй знак в общую копилку. Тридцать колесниц, украшенные тонким листовым золотом, кони, на которых были наброшены белые накидки, так же сплошь усеянные золотыми бляхами и наездники — Маруты с ног до головы блиставшие золотом, вылетели из лесного прохода, и выстроившись в боевой клин, быстро унеслись в степь на встречу будущей славе и могуществу.
Отряд колесниц, обойдя праздничное поле глубоко по тылам, зайдя на шатровый городок со стороны противоположной от солнца, сгруппировался, перестроился и начал атаку оцепления по привычной уже для них тактике драконьих крыльев, так, как они обычно окружали баймаки речников, прижимая их «крыльями» развернувшегося клина к реке. Сейчас надо было сделать то же самое, но замкнуть оцепление полностью в кольцо. Стражники, стоящие в оцеплении со стороны нападения, первыми увидели зарево на горизонте. Поначалу они приняли увиденное лишь, как нечто необычное и любопытное. К ним на восторженные крики подошли войны из отдыхающей смены. Прибежали слуги от ближайших шатров и даже несколько высокородных поднялись на холм, чтобы посмотреть на то, что вызвало столь оживлённые толки на верху, но как только поднялись, спешно побежали обратно, так как к тому времени уже стало ясно, что это было за зарево. В воздухе в несколько глоток заголосили один и тот же вопль.
— Маруты!
Золотые колесницы быстро и умело охватили кольцом весь шатровый городок, согнав всех его обитателей вместе с прислугой и деморализованными стражниками на борцовский круг, снося и давя на своём пути дорогие шатры, опрокидывая котлы с варевом. Колесница Ардни въехала внутрь окружения, где перед очумевшей толпой остановилась, развернулась боком, и из неё вышел «золотой» атаман в полном боевом облачении. В правой руке на ремешке через запястье болталась массивная дубина, за плечом лук с колчаном стрел. Броневой кожаный нагрудник, сплошь покрытый тонкой золотой пластиной так, что грубой кожи под ним и видно не было. Со стороны складывалось впечатление, что весь доспех из чистого золота и это производило неизгладимое впечатление. Обе руки увешаны золотыми браслетами, на голове остроконечная золотая шапка-колпак. Его колесница сознательно заехала с противоположной стороны от солнца, чтоб ары, смотревшие на него, слепились отблесками одеяния. Ардни стоял в нескольких шагах от толпы, по краям которой топтались воины с копьями, задранными вверх и люди из прислуги.
Атаман, немного постояв, рассматривая бурлящую и перепуганную толпу, издающую гул и ропот, затем громким выкриком, стараясь перекрыть мерно гудящий людской ком, спросил:
— Кто тут главный?
Толпа продолжала хаотичное броуновское движение, никак не отреагировав на его вопрос. Тогда атаман указал на ближайшего стража с копьём, яростно взревел:
— Ты?
— Неее, — заблеял тот, неистово замотав головой и стараясь вжаться в гущу стоящих за ним людей, что ему не очень-то удалось.
Через некоторое время толпа внутри заколыхалась, край её разорвался из неё вышли трое, которых Ардни узнал сразу.
— А вот и папаша со своими высокородным сынками, — нарочито по-шутовски приветствовал вышедших атаман, раскидывая руки в сторону.
— Ты что себе позволяешь? — буквально взревел отец.
Толпа моментально стихла. Он был под Сомой, что сразу бросалось в глаза, и лицо его было непросто злым, а свирепым, но психологическая контратака папаши не имела успеха. Ардни не испугался. Напротив, он вальяжно подошёл к нему на расстояние вытянутой руки и незаметно, левой рукой скинул петлю аркана с пояса ему под ноги. Медленно ухмыляясь он посмотрел на упавшую у ног верёвочную петлю, которая улеглась у самых ног отца почти идеальным кругом, как бы рассматривая его ноги и не меняя выражения на лице, так же медленно перевёл его на взбешённое лицо папаши, который лихорадочно сжимал свой длинный посох, то и дело дёргая его, порываясь применить в действии. Ардни отпустил дубинку, и та повисла ремешком на запястье и, ухватив отца за грудки освободившейся рукой, резко подтянул его к себе в плотную, заставляя его ноги вступить в расстеленную петлю, которую тот в порыве негодования так и не заметил.
— Не надо было тебе убивать мать, — буквально прошипел Ардни, и выражение его лица стало мгновенно зверским, — это была твоя ошибка, за которую ты будешь платить.
Старшие сыновья, поначалу рванулись на помощь отцу, но при этих словах и выражении лица младшего, хоть и от коровы, но брата, осеклись и замерли в нерешительности. Тем временем Ардни не глядя левой рукой снял с пояса верёвку и бросил её назад в сторону возничего. Со стороны это выглядело так, как будто она ему чем-то помешала, и он просто избавился от неё, при этом продолжая удерживать правой рукой отца, который вцепился в железный захват обеими руками, не выпуская посох и старался оторвать его от себя. Но самый главный поединок в этот момент был глазами, сверкающими звериной яростью, налитыми кровью, который хоть и был напряжённым, но не долгим. Бросок верёвки, который все восприняли, как избавление от лишнего балласта, получился на редкость удачным и возничий, поймав её, быстро надел конец на специальный выступ, натянул поводья, развернулся и стегнув коней, помчался прочь.