Гроза с ливнем, быстро сделав своё дело, унеслись дальше и шквальный ветер, сопровождавший грозу, стих. Тучи в небе посветлели и в конце концом разорвались, пропуская вначале редкие, а за тем и полновесные солнечные лучи. Степь взорвалась резким ароматом свежести, благоуханья трав и цветов. До бури это чудо где-то пряталось, под пологом невнятной духоты и марева, прикрытое бесчувственной пылью. Взъерошенная степь задышала полной грудью. Сама пьяная от грозового ливня, упившаяся хмельной бурей, теперь опьяняла всё, что могло ей дышать. Ароматы и благоухания били не только в нос, но и казалось непосредственно в сам мозг. Умытая хорошим ливнем, она запестрила такими яркими цветами, что от одного её вида в голове происходили какие-то процессы, вызывавшие самый настоящий припадок эйфории, непонятный, потому что необъяснимый. То чувство прекрасного, вдруг оголённого от постороннего и суетного, порождало в сознании нереальность виденного. Человек, какой бы он не был приземлённый и обыденный, под воздействием этого буйства красок и запахов приходит в бессознательный восторг и ничего с этим сделать не может, так как это заложено в нём природой где-то глубоко в подсознании, на уровне древнейшего из инстинктов человека, определяющего такие понятия, как "нравится - не нравится". Да, воздействие всего этого на человека имеет некую странность, необъяснимость. Но самая большая странность во взаимоотношениях с человеком заключается в том, что всей этой величественной, божественной красоте, абсолютно плевать на то, что в её благоухающих и завораживающих красотой объятиях, творит этот паразит.
По широченной просеке из утоптанной травы, которую зверь проторил в своей бешеной охоте, в обратную сторону, по следам, мерно шли двух упряжные колесницы. За каждой колесницей тянулась на верёвках волокуша, сшитая из нескольких туровых шкур, легко скользящих по сырой, не высохшей ещё после дождя траве. На шкурах лежали связанные женщины и дети. Связанные не только сами по себе, но и между собой. К ним в придачу, наваленный единой кучей всякий скарб. Там и еда, и одежда, посуда, утварь какая-то, да, в общем, сразу не поймёшь, чего там только не было. Отряд из тридцати трёх парных колесниц устало брёл в обновлённой степи. Главарь банды был доволен. Уловка удалась на славу и дня, затраченного на набег не жалко. Добрая добыча, окупит сторицей всё. Это был очередной маскарадный поход и как все предыдущие, удачный. Довольны были все. Меж собой шайка вполне серьёзно считала, что их атаман иль весь облизан с головы до ног богами, иль запугал этих божков на столько, что те из кожи лезут вон, лишь бы угодить, да не прогневать его. У ног лихого атамана валялась пленённая им девушка, бледная лицом, без единого признака сознания. Толи действительно ещё не пришла в себя, толи притворялась. Она была непросто одна из многих, что были в окружении, она была особенная для него. Запала эта мелкая дрянь ему в душу. С самого детства запала. Ардни, а именно так звали атамана, стоял в колеснице и навалившись на борт всем телом, смотрел куда-то вдаль. Не то улыбка, не то ухмылка на его лице застыла в неизменном виде, как вылепленная. Он куда-то смотрел вдаль и при этом любому было понятно, что он там ничего не видел, потому что он просто никуда не смотрел, вернее он смотрел не вдаль, в вглубь, внутрь самого себя. Он вспоминал...