Выбрать главу

— Что такое? Зелда…

Шефтл поднял ее и уложил в кровать. Зелда взяла его за руку.

— Мне очень плохо, — она еле шевелила губами, — Шефтл, у меня что-то горит здесь, под сердцем…

— Это пройдет… Это ничего… — Он гладил ее холодный, потный лоб.

— Нет, не пройдет… Шефтл… Я горю…

— Почему это вдруг? — Он смотрел на нее в замешательстве.

— Это не вдруг. Уже давно…

— Как это давно? Я не понимаю… Ведь до сих пор ты не жаловалась?

— Я не хотела говорить, не хотела огорчать тебя. — Она словно просила прощения. — У меня уже давно все горит. Я измучилась. Я больше не могу…

— Зелда, я поеду за доктором.

— Конечно! За доктором он поедет! — заворчала старуха. — Это для него пустяки — гнать лошадь за доктором… Ничего с ней не случится, пройдет…

— Замолчи! Не твое дело! — Шефтл разозлился.

— Ну куда ты поедешь сейчас, среди ночи? Зачем? — Старуха выходила из себя. — Кто это зовет доктора? Подумаешь, кости у нее ломит, мутит немножко! Дай ей выпить кружку огуречного рассола с перцем, пусть она хорошенько пропотеет — и хворь как рукой снимет…

— А, Зелда? — растерянно спросил Шефтл. — Может, в самом деле мать права? — Ему тоже жаль было гнать буланую в такую даль.

— Как хочешь… — Зелда беспомощно пошевелила посиневшими губами.

Когда Зелда выпила полную кружку рассола с перцем, Шефтл укутал ее своим старым кожухом, положил ей на ноги подушку, и она быстро уснула.

Шефтл стоял у широкой деревянной кровати, на которой спали отец с матерью, а может быть и дед с бабкой, смотрел на бледное лицо жены.

«Еще одно несчастье на мою голову! — сокрушался он. — Такая красивая была девка, такая здоровая, арбу накладывала быстрее меня, а как перешла ко мне, будто назло, все болеет и болеет… Вот и живи как хочешь…»

— Пошла отсюда! — Он со злостью пнул ногой ласкавшуюся к нему собаку.

Собака взвизгнула и, поджав хвост, выбежала из горенки.

— Что ты собаку бьешь? — закричала старуха. — Собака, что ли, виновата, что ты взял себе такую жену? Выдумал тоже — за докторами ехать…

— Годи! Годи! Полезай на свою печь!

Старуха, что-то бормоча себе под нос, пошла на кухню.

Шефтл потрогал лоб Зелды — он был весь в испарине. Лицо ее порозовело.

5

Юдл Пискун уже несколько дней не поднимался с постели. Доба прикладывала ему к пояснице грелки и проклинала все на свете:

— Чтоб их скрутило, чтоб их разорвало, чтоб им спину не разогнуть… Он должен за всех отдуваться, таскать на себе мешки! Дня ему мало — так он еще ночью…

— Ночью-шмочью?… Болтает… Язык длинный, как у коровы. — Глаза Юдла испуганно забегали. — Ох, она меня в могилу сведет! — Он схватился за поясницу. Наградил же его господь женой! Орет, дура, во всю глотку. И так уже по хутору всякие слушки о нем пошли. Недаром они собрание на сегодня назначили: знали, что Юдл болен. За глаза оно удобнее.

— Ну что ты копаешься? — Голос его звучал жалобно. — Я же велел тебе пойти туда, послушать…

— Успею. Дай я тебе грелку положу.

— Грелку-шмелку… Кто тебя просит? — Выхватив из рук жены грелку, он швырнул ее на пол.

— Совсем одурел! — Доба достала из-под скамьи грелку и бросила на кровать.

Молча надела она замызганный, куцый кожух, обвязала голову платком и вышла, хлопнув дверью.

Оставшись один, Юдл попытался было встать, но поясницу еще пуще заломило, и он, кряхтя, повалился на измятую, застиранную простыню.

Черт его понес перетаскивать пшеницу в конюшню! Могла бы спокойно лежать где лежала. Никто не пронюхал бы… Юдл приложил грелку к пояснице, но боль не утихала.

— Где Доба? Где она? — бурчал он, не сводя глаз с двери.

Время тянулось нестерпимо медленно. Юдл уже было вздремнул, как услышал скрип снега под окном.

— Ты что, уснул? — В горницу вошла Доба, запыхавшаяся, взволнованная. — Знаешь, кто был на собрании? Если ты соскучился по ней, так она уже опять здесь…

— Кто?

— Ну, та, из Ковалевска, что позапрошлым летом…

— Кто? Говори толком!

— Ну, девка эта, коммунистка… Руднер…

— Руднер? — Юдл похолодел. — Откуда? Когда она приехала? Говори же!

— А я знаю, когда она приехала? Я за ней не посылала.

— Не может быть! — Юдл заерзал на постели. — Что ты там мелешь? Откуда она взялась?

— Посмотрите на него! Боже мой, он весь посинел… Чего ты так испугался? — раскричалась Доба. — Ее ты тоже боишься? Вечно он дрожит, всех боится…

— Я боюсь? Ты с ума сошла! — прошипел он. — Ну, говори скорей: что на собрании?