— Поддержите там, чтобы носом не стукнулся! — крикнул кто-то из самолета и махнул в воздухе черной кожаной перчаткой.
Лычкин расставил ноги, нагнулся вперед и вытянул растопыренные руки.
Острый вздернутый нос самолета легонько толкнул Лычкина в ладони. Волна плеснулась в берег. Почерневший, закопченный летчик в очкастом кожаном шлеме перегнулся через борт самолета, весело, сверкнув зубами, посмотрел на притихшую толпу и громко, словно старым знакомым, сказал:
— Здорово, товарищи. Ну, кому тут ноги перешибло?
Дружный, как по команде, хохот пронесся над толпой, и снова все стихло.
— Чего же вы смеетесь? — все так же весело и дружелюбно сказал летчик. — Я серьезно спрашиваю: кого тут у вас брать надо? Тебя, что ли? — Летчик ткнул черным кожаным пальцем прямо в живот Кузе, который, разинув рот и вытаращив глаза, стоял почти по пояс в воде около самого самолета:
Кузя испуганно попятился, а с берега чей-то веселый голос крикнул:
— Держи, держи его!
Все точно позабыли про Степана Андреича и, не спуская глаз, с радостным любопытством разглядывали летчика. А он, посмеиваясь, расстегнул кожаное пальто, вытащил из бокового кармана, какую-то бумажку, быстро взглянул на нее и сказал:
— Кто тут у вас Ефим Лычкин? Есть такой?
— Я! — гаркнул Лычкин, вытягиваясь во фронт.
— Ага. Вот и хорошо. Так где же ваш больной, товарищ Лычкин?
Лычкин удивленно посмотрел по сторонам, почесал кончик носа и улыбаясь сказал:
— Больной? Больной в правлении. В правлении колхоза лежит на лавке.
— Чего же он там лежит? — развел руками летчик. — Давайте его сюда. Погрузим и улетим. — Летчик еще раз посмотрел на Лычкина, на сгрудившийся у самой воды народ и, снова улыбнувшись, сказал: — Да что вы, товарищи, какие-то окоселые все? Вы что — самолета, что ли, сроду не видали?
— Нет, не видали, — сказал кто-то сзади.
— У нас в лесу не водится, — смущенно ухмыляясь, проговорил седой старик с растрепанной косматой бородой и попятился назад. Все опять засмеялись.
— Кузя! — громко крикнул Лычкин. — Беги на деревню, вези Медвежью Смерть сюда! — Он быстро осмотрел толпу односельчан. — Егор, Ванюшка, Гараська, кройте с Кузей, помогите ему снесли Андреича в телегу. Живо, на носках. Люди ждут!..
Черный, похожий на цыгана, мужик протиснулся вперед и мрачно, не глядя на летчика, спросил:
— За час берете или как?
Летчик посмотрел на него с удивлением, передернул плечами.
— Кого берем.?
— Ну, деньги-то. За поездку. Почем, говорю, за час? Иль сдельно?
— Ах, вон оно что, — засмеялся летчик. — Ничего мы, папаша, не берем. Задаром возим. Санитарная авиация мы. Понял? Самая скорая помощь. К вам бы сюда и в неделю не добраться, а мы, видишь, за полтора часа прискакали. Понятно иль нет?
— Да уж чего проще, — прогудел цыган. — По воздуху-то, конечно, гладко. — Он помолчал и добавил: — А все-таки за чей же счет керосин там, бензин идет?
— За чей, за чей! — закричал Лычкин. — Известно, за чей: за счет советской власти. Что ты, Мирон, как маленький все равно.
Минут через двадцать на плотину медленно въехала телега. Степан Андреич Медвежья Смерть лежал в телеге, иопрежнему прижимая к груди свою двухстволку. Он приподнялся было, хотел посмотреть на самолет, но скривился от боли и снова упал в телегу.
Раскачивая самолет, из кабины вылез весь кожаный, долговязый и плечистый бортмеханик. На рукаве его куртки застыли капли желтого масла, на щеке был мазок — не то копоть, не то сажа. Механик тяжело спрыгнул на шаткий помост и, разминая ноги, потянулся, хрустнул костями. Потом, придерживая самолет за плоскость, он легко развернул машину, поставив ее боком к берегу, подвел к самому помосту.
— Ну, давай его сюда, — сказал механик, откидывая прозрачный целлулоидный колпак над задним местом самолета.
Лычкин проворно забрался в телегу и весело сказал Степану Андреичу:
— Ну, Степан, к бою готовсь!
Медвежья Смерть поджал губы и сердито посмотрел на Лычкина из-под пегих бровей.
— Подходи, ребята! — крикнул Лычкин. — Подходи, не бойся, он не кусается.
Мы подняли Степана Андреича и бережно понесли к самолету на руках. Широко раскрыв глаза и двигая косматыми бровями, Степан Андреич со страхом смотрел на голубовато-зеленую птицу.
— Не надо, — дернулся он. — Не дамся!
Летчик опять засмеялся и громко сказал:
— Не бойся, отец, лучше чем в телеге доедешь. Не робей. Довезем!
Толкаясь и сопя, мы подняли Степана Андреича высоко в воздух, точно собираясь его качать. Он забился в наших руках, озираясь дико вытаращенными глазами, и исчез — провалился в кабину. Механик проворно опустил на место прозрачный колпак и закрепил его. Теперь Степан Андреич сидел под этим колпаком, словно пойманная птица. Он и был похож в эту минуту на какую-то старую, злую, хищную птицу. Круглыми испуганными и злыми глазами он осмотрелся по сторонам, потом потрогал черным пальцем целлулоид и задвигал бородой.