— Каким еще там ручьем! — закричал я. — Не знаю я никакого ручья! С морды…
Степан Андреич махнул рукой, оскалился и, выругавшись, ринулся дальше. А я за ним.
Ветки хлестали меня по щекам, я спотыкался и падал, разбивая коленки, в кровь царапая руки. Ружье мое то и дело цеплялось за сучья то ремнем, то курками. Я ничего не соображал, ничего не понимал и только изо всех сил старался не отстать от Степана Андреича. А он был уже далеко.
Лишь по треску и шуму догадывался я, куда мне продираться, в какую сторону.
Собачий лай вдруг послышался где-то совсем рядом. Мне показалось, что лай приближается. Закрыв локтем лицо, я полез напролом, работая ружьем, как дубинкой.
Наконец я выскочил на большую поляну, густо заросшую пестрыми цветами и высокой сочной травой. Поперек поляны, преграждая путь, лежала сваленная бурей толстая сосна. Красная, сухая ее хвоя взметнулась над травой, как пламя.
Степан Андреич уже подбегал к сосне. Легко, как белка, он вскочил на круглый золотой ствол и, взмахнув руками, спрыгнул и пропал, точно провалился сквозь землю. И в ту же минуту, с треском раздвигая кусты, на поляну выскочил медведь. Пегий, косматый, толстый. Медведь остановился, тряхнул головой и неуклюже, вихляясь и переваливаясь, побежал через поляну и снова пропал в кустах. А следом за медведем, как дробь, пронеслись через поляну собаки — Шарик, Мураш, Цыган.
Только тут я вспомнил, что в руках у меня ружье, что в каждом стволе лежит по патрону бездымного пороха. В каких-нибудь двадцати шагах от меня по открытой поляне на самом виду пробежал медведь — косматый, живой медведь, а я стоял, разинув рот, неподвижный, как пень.
Прозевал, прозевал медведя!
А что же Степан Андреич? Куда девался Степан Андреич? Почему он не стрелял?
Я подбежал к сосне и одним махом перескочил через чешуйчатый ее ствол. В густой зеленой траве, подмяв под себя фиолетовые колокольчики, ничком лежал Степан Андреич. Он лежал, как мертвый, широко разбросав руки, и только ноги его, как будто связанные подколенками, были как-то нелепо вывернуты и плотно сжаты.
— Андреич!
Бросив ружье, я подскочил к нему. Ноги Степана Андреича были схвачены ржавыми толстыми дугами.
Капкан!
Степан Андреич пошевелился, застонал, потом медленно, упираясь в землю руками, приподнял туловище и через плечо, взглянул на свои ноги. Лицо его было ис-синя-белое, ко лбу приклеилась тонкая зеленая травинка.
— Разомкни железо-то, — сердито, с натугой сказал он и осторожно лег на бок, — На рыся ставлено, — тихо добавил он, — Алексашка ставил…
Капкан был двухпружинный, тугой. Такой капкан может с одного удара начисто отсечь зверю лапу.
— Кости-то целы? — спросил я, бросаясь на колени перед калканом. — Андреич, как кости-то?
Что есть мочи я нажимал коленом на спусковую пружину, дрожащими руками раздирал ржавые страшные челюсти.
— Ногой наступи. Встань на пружину, — отрывисто проговорил Степан Андреич. — Ногами встань. Иль сроду не видал?
— Сейчас, Андреич. Сейчас.
Я вскочил с колен и обеими ногами встал на пружину, изо всех сил придавливая ее к земле.
Степан Андреич охнул и закрыл глаза.
— Ох, пропади ты пропадом, — просипел он. — Легче, легче ты.
Наконец я развел капкан, и Степан Андреич на локтях, волоча по траве безжизненные ноги, отполз в сторону, сел и пригладил бороду.
— Тридцать третий, — тихо сказал он, мотнув головой на капкан. — Чуяло мое сердце — быть беде…
Он попробовал пошевелить ногой, но боль была, наверное, такой сильной, что Степан Андреич весь как-то дернулся, лицо его перекосилось, и дыбом встала спутанная и пегая, как медвежья шерсть, борода.
— Степан Андреич, чего же делать-то? Может, в деревню за подводой сбегать? А? Вы лежите тут, а я сбегаю! Хорошо? Только скажите, в какую сторону бежать-то надо. Я уж совсем сбился.
— Погоди, погоди, может, я и сам дойду, — глухо сказал Степан Андреич и снова пошевелил ногами. — Нет, не дойти.
Он лег на спину, помотал головой, громко проглотил слюну.
— Не дойти. Пропали мои ноженьки.
— Может, кости еще и целы, — неуверенно сказал я.
Степан Андреич помотал головой.
— Пропали. Перебило обе косточки. Даже слыхал, как хрустнули. Перебило железом.
— Так куда же бежать-то?
— Беги вот сюда, поправее, — с натугой проговорил Степан Андреич. — Тут скоро зимник будет. Зимник прямо к деревне и выведет.
Я побежал.