— Что? — закричал он. — Что пришлете? Не слышу. Я карету прошу! Карету скорой помощи! Как? Говорите громче. Да нет же. Скажу по буквам: Кузьма, Артем, Роман, Ефим, Танк, Артиллерия. Карету. Понимаете — карету! — Он поспешно закивал головой, вытянувшись перед телефоном во фронт. — Есть. Слушаю. Речка? Нет, речки не имеется. Озеро есть. Так точно. Лодки? Будет сделано. Костер? Есть…
Лычкин аккуратно повесил трубку и смущенно оглянулся по сторонам. Все молча смотрели на него, не спуская глаз, не мигая.
— Ну, с каретой дело не вышло, — растерянно сказал Лычкин и тщательно обдернул гимнастерку. — Вместо кареты самолет за Медвежьей Смертью прилетит. Как за барином.
— Мать честная! — дико закричал Кузя. — Самолет! Прямо к нам и прилетит? В деревню? — Он замахал руками, захохотал.
Усмехаясь и недоверчиво поглядывая друг на друга, стояли колхозники, переминаясь с ноги на ногу.
— Самолет! Интересно… Кто же его пошлет-то? Распоряжение-то кто даст?
— Он и дорогу-то к нам не найдет. Ведь где живем-то?
— За казенный счет пришлют иль нам платить придется? — глядя в сторону, спросил мужик, похожий на цыгана. — Как бы чего не вышло. Чудно как-то — за Медвежьей Смертью целый ероплан. Больно жирно.
— Да-а, — отозвался кто-то из задних рядов. — Прислать — может, верно, пришлют, а потом пять лет не расплатишься. Самолет — он, брат ты мой, дорогая музыка. Влетит в копеечку!
— Ладно, — все так же неуверенно сказал Лычкин. — Не влетит — не бойтесь. Все за казенный счет, бесплатно. А сейчас шагом марш к озеру. Костер велели разложить, лодки все убрать с воды, мосточки какие-нибудь сделать. Сказали, что он на воду будет садиться. Ну, кру-у-у-гом! По-военному.
Толкаясь и галдя, все повалили из избы.
— Так он тебе и прилетит, держи карман Шире, — усмехаясь сказал цыган. — Ворошилов какой нашелся…
Я подошел к Степану Андреичу. Закрыв глаза, он лежал все так же неподвижно, сложив на груди руки.
— Андреич, — позвал я. — Самолет за вами прилетит. В Ленинград вас отвезут, в больницу. Степан Андреич!
Старушка-плакальщица зашла сбоку, подперла подбородок ладонью и, качая головой, заговорила, злобно поглядывая на меня:
— Помереть человеку не дадут спокойно. Преставиться не позволяют по-христиански. Анчутки, господи, прости мою душу грешную…
4
На плотине и на низком пологом берегу озера собралась вся деревня. Мужики теснились у самой воды и наперебой кричали что-то Кузе, который плавал под берегом на маленькой плоскодонной лодочке.
Кузя стоял в лодке во весь рост. Розовая его рубаха надувалась, как парус. Он отпихивался длинным шестом и гнал перед собой сколоченный из досок плот, на котором бабы полощут белье.
— Упрись грудью! — кричали с берега. — Навались! Заплывай передом!
— Летит! Летит! — визгливо кричали девки. Кузя, задрав голову, испуганно осматривал небо, а все на берегу дружно и громко хохотали.
— Плыви к берегу, пока цел!
— Не бойся, Кузя, он полотняный, не до смерти убьет!
Огромный костер, точно пожар, бушевал на плотине. Яростный пегий дым валился набок, распластывался и, извиваясь, летел над землей, синим туманом заволакивая мелкий перелесок. У костра плясали мальчишки.
Я подошел к костру.
Черный, как цыган, мужик стоял, окруженный толпой стариков и баб, и, дымя цыгаркой, говорил неторопливо, со знанием дела:
— Каждый самолет стоит сто тысяч рублей. Заметь — один самолет. Жалованья потом сколько идет летчикам!.. А машина чего стоит? Это ты подумал, дурья твоя башка? Завел машину, а она в одну минуту на сто двадцать пять рублей бензину там да керосину, да пятого-десятого потребляет. Это ты считаешь иль нет?
Кто-то удивленно ахнул.
— Неужто в минуту?
— А ты думал — что? Ты думал — за трешник летать? Нет, милый человек, за трешник не полетишь. — Цыган хмыкнул, качнул головой. — Прямо даже совестно слушать: вызвал! Да разве он тебе без задатку полетит? Никогда сроду он без задатку не полетит! Кто такой для них Лычкин? Никто. Пшик! Может, у него и гроша ломаного за душой нет, а кто платить будет?
— А дорого ли платить-то? — спросил мужик с кнутом, глядя цыгану прямо в рот.
— Вот и считай: сто двадцать пять рубликов за одну минуту, а ему до нас лететь, может, часов пять, а то и больше. Ведь не ближний свет.
— Да-а, — с ужасом протянул мужик и почесал кнутовищем спину между лопаток. — Беда, прямо. Может, бог даст, не прилетит?
Волоча за собой длинный свежеструганный кол, по плотине пробежал Лычкин.
Он на секунду остановился у костра и, мельком глянув на черного, как цыган, мужика, весело крикнул: