— Да кто их кольцевал, чтоб дознать?
Поутру разъезд Звонарёва двинул к перевозу. На поверку перевоз оказался малым заливчиком, где под ворохом ветвей и кокоры прятался большой чёлн. Погрузясь, отдались течению. Судно было переполнено. Вместе с объездчиками теснились лошади. Через час к ним устремились два струга с казаками. Но за четверть версты распознав хоругвь, отвязались.
Хоть Степан и не оправился от вчерашних треволнений, тутошняя лепота не оставляла равнодушным. Вид знаменитых, чудных по очертаниям разбойничьих гор будоражил ум. В памяти живо воскресали детские мечты о крае чар и сказок, о дремучем лесе, полном нечисти и навий. Скупые краски осени не смазали величавой красоты.
Однажды лишь повстречался большой торговый корабль. Заметив незнакомый чёлн, да ещё переполненный, охрана засуетилась. Весь ближний борт ощетинился дулами пищалей. В двух местах огрызливо заворонели жерла двух мелковатых пушчонок.
— Аглицкие собаки хитры. Вон как свинцом рыгать навострились, — глубокомысленно изрёк давешний кравчий — Алфёр Рябов.
— Аглицкие? — удивлённо переспросил Степан Бердыш. «И откуда это он опознал»?
— А бес их разберёт. Всё одно — собаки стервозные, — убеждённо ответил Алфёр, притворяя рукой распахнутое зевало. С недосыпу зевал весь разъезд.
— Да, навряд станичники супротив такого дикаобраза тыркнутся, — ещё уверенней качнул головой стрелец, по годам середович. — Ни в жисть не тыркнутся.
— Ну, так ещё бы! — уважительно заглядывая в очи опытному вою, подтвердил всех младше.
— Оно-то да, — закрепил третий.
…Четверть часа спустя торговый корабль скрылся за далёким курганным выступом. Тотчас прикатилось эхо пальбы.
— Карачун твоему дикаобразу, дядя, хи-хи, — высмеял тот же юнец незадачливого прорицателя. Прочие зычно подхватили.
— Вот шельмецы. Ну, поганцы, — незло рявкнул Поликарп. — Да уж, прибавится теперича хлопот в Посольском приказе. Это уж, как пить дать…
— Пора б унять казачков. Не время кусать без разбору. — Степан хмуро тряхнул чубом.
— Спробуй — уйми. Неусмиримые, — зевнул Звонарёв, безнадёжно махнув рукой.
— Спробуем. Может, для того и я тут, — вполголоса проронил Бердыш, о чём-то задумался. Алфёр Рябов, не расслышав, лишь хмыкнул и чмокнул губами…
Часть вторая
ПЛЕН И ВОЛЬНИЦА
Начало Самарского детинца
Струг причалил к подножию пологого склона. В непросветной чащобе вилась узкая пройма, червонея древесными опадышами. Стрельцы и Степан углубились в лес. Трое остались с караульщиками пяти суденышек, застывших на причале, надо полагать, до весенней ледотечки.
— Далёко? — спросил Степан у переднего, Рябова.
— Да помене двух поприщ.
Трижды за время езды слушали недальний вой волков.
— Заточные места. — Покачал головой Бердыш.
Лесная «улочка» оборвалась как-то сразу. Выбрались на обширное пустоплесье. Посреди разбросаны сиротливые постройки. Больше всех — бревенчатая изба, крепкая, в два жилья — воеводская. Тут же — прикидки под храм, амбары и приказ. Рядом помечена земля, вероятно, будущего детинца, забранная вместо высокого частокола колышками и рогатками едва потолще среднего прясла.
Поодаль колодцем сложены четыре бревна. Под башню — крайнюю левую к серевшему над кронами поясу реки. Почва иссечена сакмами и вмятинами от брёвен. Мужики, отдыхая на толстом незамшелом лежне, опутанном ремнями-вервями, хлопают глазами на галиц, что деловито копошатся по верхам плотно пригнанных слег. Четверо сбивают крепкое перевесище — рычаг для подъёма брёвен.
— Бог помочь, мужички. — Окликнул их Степан.
— Какой помочь? — мрачно отозвались из избы. — Втору неделю лежень валятся. Половина мужиков кровянкой мучится, другие на замётах охотничьих. А на носу пух небесный. — Из низкой двери вылез толстый низкий середович. Седоватая бородка, рачьи глаза. Синий засаленный кафтан туго перепоясан расшитым, но линялым кушаком.
— Эге, никак к нам прибавка, — жизнерадостно пропел он, зорким глазом выдернув новоприходца.
— Степан Бердыш, нарочный из Москвы, — спрыгивая с коня, поморщился от рези в зашибленном мосле.
— Господи! То не моя вина, что дело стрянет. Народишки-то — с котий котях. А тут холода. — Торопливо залопотал толстяк. — И князь Григорий Осипович 3асекин, коего прочут в воеводы, как заехал сюда по весне, сдвинул застройку от реки на эту вот вышину, и напрямки в Казань подался, улаживать там всякое. А мне велено сготовить жильё для работного и тяглого люда и лежней навалить для стен, сколь удастся. Но весь крепостной лес плотами по весне сверху пригонят. Князь суров, да с опытом: засечную черту в Алатыре вёл, черемисов гонял, Шанчурин-град делал.