Степан Бердыш

…Они пройдут, где волк отступит,
Змее где узко — проползут.
Переплывут стремнину в ступе,
Орлами взмоют, лаз коль крут…

Припев.

…В честном бою взметнутся пики,
Польётся песней кровь из ран.
Эгей, славяне, громче гикнем
И опрокинем басурман…

Припев.

…Добыча знатная досталась:
Шатры, ковры и табуны,
И половчаночек немало
С глазами жуткой глубины…

Припев.

…Ночная дикость половчанок,
Их буйство, ласки да вино —
Вот отдых после схваток бранных
Для сил, иссякших уж давно.

Припев.

…Но не нужны им смуглы девы.
Ведь русской бабы слаще нет.
Зато под бодрые напевы
Напиться — славно в честь побед…

Припев.

…Отпели: тризна убиённым.
Но смерть кратка, а жизнь долга.
И по полям испепелённым
Домой дорога пролегла.

Припев.

…Днём труден путь. Но гимн спасённых
В честь избавителей бодрит.
Что ждёт ещё славян за Доном?
Честь-слава иль позор и стыд?

Припев.

…Но пройден путь. И Киев рядом.
И пир горою закипел!
Вино полилось водопадом,
А я чуть зачерпнуть успел…

Молчавшего допреж Убью-за-алтына вдруг прорвало: слоном загорланил заключительный припев:

— Уж не пиры, уж не гулянья.
Кутёж кругом крутой!
Бедовые славяне
Вернулися домой.
Вернулися славяне
С победою домой!

Яицкий срам Уруса

До городка было рукой достать.

С первого взгляда ясно: после недельной осады незваным гостям не совсем уютно под невысокими, но толстыми стенами казачьего коша. Переправиться удалось не всем. Стены поджечь — тем паче. Бердыш догадался: использовав все суда, часть казаков, по примеру Кузиных рябят, приголубила кочевников на всех самых уязвимых участках. Это раз.

Второе: натиск по линии четырёхугольного частокола принёс Урусу не больше счастья, чем переправа: в мелких окопах внасып стенал кишмиш из подстреленных.

Сам князь с отборной тысячей осел на безопасном расстоянии. Орда беспорядочно толклась у стен. Отряд Толстопятого угадал к самой драке. Осаждённые вот только отразили восьмой приступ. Вволю попалив из ружей и пушек с четырёх башенок, выпустили из ворот конницу, разметавшую передовые силы степняков. Из них сотни полторы отборных с рушницами, отрезанные от своих окопами, дали стрекача вдоль стен. Их сразу накрыло прицельным огнём и «хлебосольными гостинцами» навроде пеньков и камней из рук пышных баб — давешних купальщиц.

Ружья ногайские достались казакам.

Но преимущество казачьей конницы не могло быть долгим…

И тут-то возьми и приспей подкрепление с реки — зараз четыре струга. Гребные бойцы закатали по ордынцам уничтожающим пороховым ураганом. Это внесло полную сумятицу в ряды осадчиков. Так мало ж, по десятку дюжих молодцов от каждого струга с бердышами наперевес врезались в кочевой улей с тылу. Лихо вдарил ливень. Это доконало устрашённых ногаев, усилив копошню. Мешаясь в давке и толкучке, лишённые возможности развернуться во всю ширь своего тысячеголовья, они скоропостижно теряли боеспособность. Шестью разнонаправленными клиньями казаки ловко, как ножами, рассекли орду.

В числе первых рубак Бердыш. Плечо не болело, кровопотеря успела восстановиться. На голове шлем с наносником — подарок Толстопятого. Жуткая штуковина в руках его, прямо как в былине, расчищала целые «проулки». Недалече орудуют Кузьма, Иван Камышник и медведистый Нечай Шацкой — все в плотных куртках со стальными пластинами.

Средь скопища искажённых отчаянием узкоглазых лиц мелькнула обрюзглая морда с перевязанным зыркалом. Повязка поначалу сбила Степана. А потом, как раскалённым гвоздём: да это ж Телесука! Схваченный одним жадным стремлением, начал он прорубаться к заклятому «приятелю».

Кочевники порскнули врассып. Пехота и конница по головам упавших металась у стен, невзирая уже на беспощадный обстрел и валящиеся сверху крошилки из булыжни, бочек и брёвнышек.

Степан на миг перевёл дух, слевил голову: выпятив таз шире лошадиного, рыхлый любимец Уруса нёсся на паршивеньком бахмате. Простреливающие мимо ногаи задевали его пятками и плетьми.

— Улепетнул, хрен сплющенный! — плюнул Бердыш, в сердцах рубанул по корчащемуся в ногах азиату. От удара рукоять бердыша треснула, железное полотно намертво всадилось в сухую землю. Обнажил саблю…