После завтрака, когда они с Володей собрались пойти в город, в дом вошел опрятно одетый молодой человек в длинном, на манер полупальто, суконном пиджаке, с косыми карманами на боках, беличьей шапке и валенках. «Танин жених!» — шепнул Степану товарищ. Об этом нетрудно было догадаться и без предупреждения. Со смущенной улыбкой на припухлых губах девушка быстро пересекла комнату и скрылась в передней.
— Теперь у отца есть слушатель. Он будет талдычить ему о своем деле, пока тот не сбежит в переднюю, к Таньке, — сказал Владимир уже на улице, шагая рядом с молчаливым Степаном.
В город они пошли просто так, от безделья. В воскресные дни кукольное производство семьи приостанавливалось, и все отдыхали.
Все время, пока они бродили по улицам, у Степана не выходила из головы неотвязная мысль: как долго его продержат у себя родители Володи? В ночлежку он не вернется, как бы ни сложилась его дальнейшая судьба. Там он погибнет. Будь он менее щепетилен в вопросах совести и морали, мог бы легко сойтись хотя бы с той же Марухой, ведь она так мало требовала от него — всего лишь кошачьей ласки. Но Степан не был способен на это.
Под конец он все же не выдержал и заговорил с Володей о волнующем его вопросе:
— Как думаешь, могу я у вас еще день-другой пожить?
— Можешь жить, сколько пожелаешь, — ответил Володя с бесхитростной простотой. — Отцу ты понравился, игрушки делаешь хорошо, а это для него самое главное.
«Во всяком случае, свой хлеб я у них отработаю», — успокоил себя Степан. Однако он понимал, что мнение товарища еще ничего не значит, желание его родителей может быть совсем другим. Поэтому беспокойство не оставляло Степана до самого вечера, пока они не вернулись домой. Елена Дмитриевна покормила их ужином и посоветовала скорее ложиться спать, пообещав завтра разбудить рано: надобно закончить очередную партию кукол в срок и сдать хозяину.
Слова Елены Дмитриевны насчет завтрашней работы наконец-то успокоили Степана. Теперь он знает: завтра его покормят, не прогонят. Но странно: это успокоение подействовало на него сильнее всякого возбуждения. Все уже давно спали, а он никак не мог заснуть. Опять мысли, но уже другие...
В училище к нему хорошо относился учитель рисования, тот самый старичок с бородкой и плешиной на макушке. Степан обычно задание выполнял быстро, а потом начинал чертить что-нибудь не относящееся к уроку. Его нельзя было упрекнуть в неаккуратности или неточности, поэтому единственным замечанием учителя была просьба, чтобы он не торопился. К тому же Степан сразу выделился из остальной массы учащихся и умением, и способностями. Раз как-то учитель его спросил:
— Нет ли у тебя, Нефедов, дома каких-нибудь рисунков?
— Были. Целая папка была. Я их все выкинул в речку, — ответил Степан.
— Как — выкинул? — удивился учитель.
— Взял и выкинул. Меня тогда директор не принял в училище, ну, я и подумал, что они мне больше не пригодятся.
Учитель сокрушенно покачал головой.
— Неразумно ты поступил, Нефедов. Впредь этого не делай. Береги каждый листик бумаги, на котором что-нибудь изобразила твоя рука. Рисунки художника — его школа, история, биография...
Учитель дал ему несколько листов толстой бумаги, сшитых вместе, и попросил заполнить рисунками по своему усмотрению. Бумага осталась в мешке у надзирателя ночлежки, и Степан теперь горевал о ней. Он уже успел было сделать несколько рисунков, правда, наспех и кое-как, но учителю они непременно понравились бы, особенно безногий нищий, который обитал внизу под нарами. Степан его изобразил сидящим на клочке рогожи, а перед ним рваный картуз с солдатской кокардой на околыше. Нехорошо будет, если учитель вспомнит и попросит показать рисунки. А он обязательно вспомнит, решил Степан. Столько такой бумаги ему нигде не достать. Володе покупает отец и выдает листочки по счету, потому что толстая и гладкая бумага стоит дорого. Он и так под любым предлогом выманивает у него бумагу, а потом делится со Степаном. Степан вообще не представлял, что бы он стал делать без такого верного и бескорыстного друга.
Эта злополучная бумага, оставленная в ночлежке, настолько взбередила душу, что, заснув, Степан увидел во сне пору своего детства, когда учился в Алтышевской церковно-приходской школе, и учитель тогда тоже дал ему чистую бумагу для рисования. Бумагу эту исчертил и порвал маленький двоюродный братишка. Учитель впоследствии даже не напомнил ему об этой бумаге. Но во сне он увидел, будто его наказали за нее — поставили на колени и продержали в углу очень долго...
Вторую неделю живет Степан у товарища. За это время он успел немного преобразиться: лицо посветлело, волосы на голове ему немного укоротили, а синяя рубаха из тонкого сатина, сменившая застиранную и полинялую с дырами на локтях, придала ему совсем молодцеватый вид. Все как-то уладилось само собой, хотя никакой договоренности с хозяевами у Степана не было. Столовался с ними за одним столом, за тем же столом рядом с ними с раннего утра и до позднего часа, когда нужно было им с Владимиром отправляться в училище, прилежно корпел над куклами. Эта работа иногда продолжалась и после возвращения из училища, поздно вечером. Куклы они делали не только из папье-маше, но и шили из тряпок, набивали их опилками, одевали в яркие одежды и пририсовывали румяные лица. Рисованием обычно занималась Татьяна, но с появлением Степана эта обязанность полностью перешла к нему. У него это получалось несравненно лучше. А когда хозяин узнал, что Степан когда-то писал иконы, он проникся к нему таким уважением, что даже перестал при нем курить. Одного лишь он никак не мог постигнуть: отчего же тогда Степан валялся по ночлежкам, жил впроголодь и вообще для чего ему это училище? Он и без того первоклассный мастер. Другое дело его сын Володя, ему надлежит учиться, потому что он на глаз не может как следует прочертить даже прямую линию.