— Оглохла от старости, — Эрьзя показал на собаку трубкой.
В тот вечер они долго сидели в темной мастерской: вспоминали минувшие годы, прожитые вместе — Екатеринбург, Батуми, Баку... Теперь им обоим казалось, что хорошего тогда было больше, чем плохого. И в том плохом, по мнению Елены Ипполитовны, конечно же, был виноват Эрьзя со своим неуживчивым и тяжелым характером. Скульптор на это сердито ворчал. Кончилось тем, что они поссорились: Эрьзя обвинил Елену Ипполитовну в том, что она не поехала с ним в Париж.
— Бог с тобой, ты меня туда и не звал. Ты приглашал Айцемик, да и то, уже когда связался с этой... Лией... Она мне обо всем рассказала. Вспомни-ка, как ты ее выставил.
— Ничего подобного, никто ее не выставлял. Она сама ушла, — оправдывался скульптор, уже не помня точно, как все было на самом деле...
Придя в следующий раз, Елена Ипполитовна предложила Эрьзе поселиться у него.
— Твоя квартира все равно пустует. Тебе со мной будет хорошо, ты не будешь чувствовать себя одиноким и заброшенным.
— Откуда ты взяла, что я одинокий и заброшенный? Правда, с племянником я поссорился. Но у меня столько друзей...
— Ни один друг, Степан, не заменит близкого человека, — настаивала она.
— Нет, Елена, — решительно заявил Эрьзя. — Я уже давно привык жить один. Мы будем только в тягость друг другу и вконец разругаемся. А так—останемся друзьями...
К этому разговору они больше не возвращались. И вскоре Елена Ипполитовна убедилась, что они все равно не ужились бы под одной крышей. К старости Эрьзя стал таким капризным и упрямым, что его порой бывало трудно уговорить даже сходить в баню. Если она приходила к нему часто, он ворчал, что ему мешают работать, а стоило несколько дней не прийти, сетовал, что его все забыли. Он еще очень много нервничал из-за выставки, которую ему уже давно обещали организовать и без конца откладывали на неопределенное время. Эрьзя расстраивался, жалуясь на это Елене Ипполитовне и всем друзьям, посещавшим его. Они глубоко сочувствовали скульптору и предпринимали различные меры, чтобы приблизить ее открытие. А в мастерскую между тем все шли и шли люди, чтобы посмотреть на его чудесные работы, о которых по Москве ходили легенды...
Наконец выставка была назначена на июнь 1954 года. Скульптор готовился к ней с особым волнением: ведь его работы увидит новый зритель, понимающий и любящий искусство. А что это так — его убедили многочисленные посетители, прошедшие через его мастерскую за эти последние два года. Интерес к его творчеству был так велик, что к ходатайству друзей скульптора присоединились целые коллективы советских граждан. Союз художников: буквально засыпали письмами и просьбами, отмахнуться от которых было нельзя...
Выставка открылась 3 июня в 11 часов дня в выставочном зале на Кузнецком мосту. Скульптор явился туда чисто выбритый, в белой рубашке с галстуком. Его морщинистое лицо посветлело, вид был бодрый. Он словно помолодел на несколько лет. Перед многими скульптурами лежали охапки цветов, их приносила в основном молодежь. Она-то и составляла большую часть публики. Хотя выставка и не имела рекламных объявлений, через нее ежедневно проходило более шести тысяч посетителей. У входа всегда толпились люди, выстраивались длинные очереди — так много желающих было попасть на нее.
На начальной странице первой книги отзывов запись была сделана рукой прославленного скульптора Коненкова: «Одно могу сказать: очень хорошо. Приветствую Вас, Эрьзя!»
И далее:
«С чувством искреннего наслаждения останавливается взгляд на произведениях Эрьзи. Глубокая правдивость, красота форм и выражения чувств прослеживается во всех скульптурах. Чувствуется настоящий художник, лирик, произведения которого дышат огромной мощной жизнью».
Подписи.
«Уважаемый товарищ Эрьзя! Внимательно осмотрев Вашу выставку, мы можем от всей души пожелать, чтобы наши молодые художники научились ‚у Вас той огромной силе жизни, которой дышат Ваши произведения.»
Группа инженеров-химиков.
Не обошлось и без таких курьезных записей: «Русское мещанство зашевелилось! Радо: искусство, искусство! Да, это ваше искусство!» И в конце одиночная неразборчивая подпись.
Центральные газеты откликнулись на выставку статьями в общем благожелательными, и лишь журнал «Искусство» нашел возможным напечатать статью некоего искусствоведа Валериуса, который сделал попытку объяснить причину успеха выставки Эрьзи тем, что народу приелись «казенные произведения». Газета «Правда» впоследствии справедливо раскритиковала его субъективное и тенденциозное выступление.