Эрьзя долгое время не знал о злосчастной статье в «Искусстве». Возможно, он так бы никогда и не узнал о ней, но кто-то преднамеренно принес журнал в мастерскую и оставил на самом видном месте. Прочитав ее, Эрьзя на длительное время потерял покой, сделался подозрительным и недоверчивым даже к своим друзьям. Борису Николаевичу Полевому, одному из частых посетителей его мастерской, пришлось приложить немало усилий, чтобы рассеять в нем эти необоснованные подозрения. Он написал обстоятельную и умную статью о творчестве Эрьзи, поместив ее в «Огоньке», с иллюстрациями последних его работ...
В начале весны следующего года, после выставки, в Доме литераторов на улице Воровского состоялся вечер, посвященный творчеству Эрьзи. Было решено на время вечера организовать небольшую выставку работ Эрьзи, и к нему поехали договариваться по этому поводу. Скульптор не стал ни с кем разговаривать и прогнал всех из мастерской. А Бориса Николаевича, как назло, куда-то срочно вызвали по делу. Нужен был человек, которому скульптор доверял. Позвонили Юрию Константиновичу Ефремову, ему было поручено произнести на вечере слово о жизни и творчестве скульптора. Тот пообещал уговорить Эрьзю, правда, не совсем уверенно. Но когда к Эрьзе пришли в сопровождении Юрия Константиновича, он оказался приветливее. Выслушав, для чего понадобились скульптуры, коротко бросил:
— Ладно, берите...
Отобрали двадцать работ, пообещав утром приехать за ними на машине.
Проводив гостей, скульптор вернулся в мастерскую. Надо было вывести на прогулку Леона, а то валяется на полу целыми днями. Совсем одряхлел. Эрьзя иногда с горечью думал о том, кто же из них кого переживет. Оба уже очень стары. И тут на одном из пустых ящиков на глаза скульптору попался журнал «Огонек» с красочной обложкой. Он его купил вчера вечером в киоске, когда прогуливал Леона: понравилось лицо девушки-казашки на обложке. Он не знал, кто она и зачем ее портрет поместили в журнале, да это и не имело для него никакого значения. Главное — лицо живое и энергичное. Он еще вчера, после возвращения с прогулки, все думал, а не вырезать ли это лицо, и никак не мог решить, что для этого лучше подойдет — квебрахо или альгарробо. Сегодня решение пришло само собой. Взглянув при сумеречном свете приближающегося вечера на журнал, скульптор сразу представил, как будет выглядеть эта казашка в альгарробо. Ведь ее кожа имеет такой же желтоватый оттенок, как это дерево.
— Вот, Леон, придется тебе сегодня обойтись без прогулки, — сказал он, обращаясь к собаке.
Эту новую работу Эрьзя хотел непременно присоединить к тем отобранным для завтрашней выставки в Доме литераторов. Прикрыв электрические лампочки бумагой, чтобы не таким ярким был свет, он выбрал подходящий кусок альгарробо, положил его на стол и включил компрессор. Его шум почти не беспокоил скульптора: компрессор стоял во втором чуланчике, а пневматический привод был протянут к рабочему столу. Закончив грубую обработку будущей скульптуры, он переключился на бормашину. Работая с деревом или камнем, он редко пользовался предварительными эскизами, заранее знал, исходя из материала, как будет выглядеть законченная вещь. Многолетний опыт и точный глаз его никогда не подводили...
Борис Николаевич заехал за Степаном Дмитриевичем на автомобиле, и тот всю дорогу жаловался ему на каких-то «авантюристов», которых он прислал за скульптурами.
— Что вы, Степан Дмитриевич, какие же это авантюристы? Это же работники центрального Дома писателей.
— Черт их знает, на лбу у них не написано, кто они такие. Надо было сказать заранее, — не унимался Эрьзя.
Его появление в Доме литераторов встретили дружными аплодисментами. Он прослезился и потом долго протирал очки белым платочком, жалуясь на яркий свет...
Никто из присутствующих в зале, кроме Юрия Константиновича, не знал, что «Казашку» Эрьзя сделал прошлой ночью. Работники Дома литераторов обратили внимание лишь на то, что скульптур стало на одну больше. И когда Юрий Константинович сказал об этом залу, все поднялись и долго аплодировали семидесятидевятилетнему скульптору. Не единожды пришлось прослезиться виновнику торжества на этом вечере, где его так тепло чествовали...
К себе в мастерскую Эрьзя вернулся поздно вечером. Спать не хотелось, несмотря на то, что прошлую ночь провел без сна. Решил вывести Леона на прогулку и, прохаживаясь по освещенной улице, делился с ним своими впечатлениями. Глухая собака, словно бы понимала его, мотала в ответ головой и тихо скулила.
Утром к скульптору зашла Елена Ипполитовна и застала его за работой.