— Посиди со мной немного, я пришла проститься, — сказала она, опускаясь на ящик.
— Ты что, помирать собираешься? — отозвался он бодрым голосом.
— Уезжаю в Геленджик. Чего по Москве мотаюсь? Тебе я не нужна...
— А я тебе нужен? — усмехнулся Эрьзя.
— И ты мне такой не нужен — ворчливый и упрямый.
— Ну вот и договорились...
По его тону она поняла, что он обиделся, и спросила:
— А тебе не приходит в голову, что мы можем больше никогда не увидеться?
— Если и увидимся, то это уже ничего не прибавит.
— Ты уже стар, Степан...
— А ты молода! — оборвал он ее, обидевшись еще больше. — Чего хоронишь меня раньше времени?
— Никто не может ничего знать наперед, — сказала она притихшим голосом. — Мне бы хотелось расстаться с тобой по-доброму, по-дружески. В Москву я больше, возможно, не приеду. И приезжала-то лишь ради тебя...
— Ну ради меня и уезжай! Пришла и каркаешь тут, как старая ворона.
Елена Ипполитовна хорошо знала его и давно догадалась, что сердится и обижается он именно из-за того, что она уезжает. А что ей еще оставалось делать? Того, что произошло тридцать лет назад, уже не поправишь. Слишком много пролегло между ними за это время. У каждого была своя жизнь. Теперь оба они стоят у ее конца.
Он немного смягчился и спросил, когда она уезжает.
— Я тебя провожу.
— Не надо, Степан. Зачем тебе таскаться по вокзалам? Поезд отходит поздно ночью.
— Ну как хочешь...
В ее присутствии Эрьзя держался, всем своим видом показывая, что ее отъезд для него ничего не значит. Но, оставшись один, опустился на колени, обнял Леона и заплакал. С уходом этой женщины будто оторвался от его души целый кусок жизни...
Одним из частых посетителей скульптора был художник Николай Васильевич Ерушев, мордвин по национальности. С ним Эрьзя познакомился через племянника Михаила Ивановича. А когда Степан Дмитриевич получил квартиру на Песчаной, Ерушев помог ему с пропиской и переездом. С тех пор они сделались почти друзьями. Скульптору нравился этот неразговорчивый, медлительный человек с черными усами и копной густых волос. Он обычно приходил в сумерках, рассчитывая на то, что Степан Дмитриевич уже не работает. Они подолгу курили, рассказывая друг другу о своей жизни. У обоих она была богата событиями и приключениями. Один много странствовал, много видел, другой — участник революции и гражданской войны, старый большевик. Свою неторопливую беседу они услаждали крепким чаем: оба любили этот напиток.
Бывали у скульптора и художники из Саранска. Виктора Хрымова он знал со дня своего приезда из Аргентины и относился к нему по-дружески, всегда радуясь его приезду. Хрымов не раз пробовал уговорить скульптора перебраться из Москвы в Саранск. Но Эрьзя выслушивал его молча, ничего не обещая. Может быть, он и согласился бы переехать в Саранск, если бы подобный разговор состоялся сразу же после его возвращения из Аргентины: у него тогда не было ни квартиры, ни мастерской. Тогда его никто не звал. Да и стар он теперь стал трогаться с места. Пусть у него здесь тесно, негде повернуться, но он уже привык к этой тесноте...
В старости человеку кажется, что время идет быстрее. На родину скульптор вернулся семидесятичетырехлетним человеком и не заметил, как прошло шесть лет, и вот ему стукнуло восемьдесят. Он ни разу в жизни не отмечал день своего рождения шумным весельем, в окружении гостей. Из года в год этот день проходил так же незаметно, как и другие, разве только кто из близких друзей изредка напоминал ему о нем. Да и друзей-то у него всегда было мало... Он думал, что и восьмидесятилетие встретит так же, как все другие круглые даты своей жизни. Но случилось иначе. Вечером 26 октября в мастерскую скульптора неожиданно пришли друзья. Они принесли с собой шампанское и много цветов. Эрьзя был тронут до глубины души и не скрывал своих слез. А вскоре в газетах появился Указ Президиума Верховного Совета СССР о награждении скульптора Эрьзи за заслуги перед народом в развитии современного изобразительного искусства орденом Трудового Красного Знамени. Эта высокая награда явилась главным и неоспоримым подтверждением того, что заслуги скульптора Степана Дмитриевича Эрьзи как художника были признаны народом и государством...
Несмотря на преклонный возраст, скульптор постепенно втягивался и в общественную работу, принимая участие в собраниях и сессиях Академии художеств. На одной из таких сессий народный художник СССР, лауреат Ленинской премии Николай Николаевич Жуков сделал со Степана Дмитриевича несколько набросков с натуры. Впоследствии они послужили ему основой для живописного портрета скульптора...