— Я слушаю вас.
Судейкин раскрыл папку и, изредка заглядывая в нее, стал рассказывать о деятельности рабочей организации. Генерал слушал внимательно. Постепенно лицо его хмурилось. Сведения Судейкина были слишком важны, чтобы воспользоваться ими только как козырями, обвиняя в неосведомленности министра внутренних дел.
— Скажите, как бы вы посмотрели на то, чтобы служить у меня, в Третьем отделении, а?
— Был бы счастлив стать сотрудником Третьего отделения и работать под началом вашего превосходительства.
— Очень хорошо. Я это устрою. А теперь прошу вас оставить мне эти материалы, я познакомлюсь с ними более детально.
— Слушаюсь.
Судейкин вышел. Мезенцев раскрыл папку.
Но знакомство шефа жандармов с папкой Судейкина затянулось. Проходили дни, недели, месяцы, папка разбухла от новых донесений шпионов, были заведены еще сотни таких же папок, черных списков.
Мезенцев начинал терять голову. Нужно было открывать второй процесс над 193-мя народниками, между тем в Петербурге, среди рабочих, возникла и действовала сплоченная, крепкая организация. Мезенцева мучили сомнения. А вдруг он промахнулся, вдруг народники — это только вспышка, которая не предвещает пожар, между тем молодая революционная поросль заводов и фабрик разрастается в могучую дубраву открытого революционного движения.
Третье отделение неистовствовало. В апреле арестовали 82 человека, преимущественно рабочих. Но шпионы продолжали засыпать шефа жандармов сообщениями. Агент градоначальства Шарашкин доносил: «16 мая, днем — на Гаванском поле, в кустах собралась сходка рабочих. Человек двадцать. Натансон, как главный руководитель, говорил о необходимости подыскать безопасную квартиру в Коломне, около завода Берда. В ней же Натансон предлагал устроить род справочной конторы для участников по вопросам, касающимся революционного дела… Шла также речь об устройстве библиотеки для рабочих, на что требовался новый денежный сбор».
Мезенцев пометил в списке народников Натансона и приказал Шарашкину выследить его и арестовать. 3 июня Шарашкин указал жандармам Натансона, и Марк Андреевич попал в Дом предварительного заключения. Но на этом похождения «Николая-котельщика», как прозвали между собой рабочие тайного агента секретного отделения петербургского градоначальства Николая Афиногеновича Шарашкина, кончились. 19 июня он был убит рабочими из группы Преснякова. Опять начались аресты, провалы конспиративных квартир. Новые шпионы Третьего отделения выслеживали и передавали в руки жандармов «неблагонадежных» рабочих.
Общество друзей распалось, из старых кружковцев мало кто остался на свободе.
Пресняков, Шкалов, Шиханов, раздраженные наглой слежкой шпионов, их провокаторскими действиями, создали тайную организацию, которую Мезенцев тут же окрестил «Рабочим комитетом». Члены этого комитета взялись за оружие, чтобы уничтожить всех, кто препятствовал делу пропаганды. «Рабочий комитет» стал грозой шпионов.
Не прошло и дня после смерти Шарашкина, как агенты доставили «шефу» две листовки, написанные от руки печатными буквами. Текст обеих листовок был одинаков, почерки разные:
«На днях убит в Петербурге шпион Третьего отделения Николай Финогенов (Рыжий), заявлявший себя прежде революционером. Он был рабочим (котельщиком) на Варшавской железной дороге. Он оказался достойным преемником Гориновича, Тевлева и других шпионов. Участь, его постигшая, ожидает и всех других изменников революционного дела».
Все чаще и чаще тайные агенты, засевшие на различных заводах, упоминали в своих донесениях имя Халтурина. У шефа жандармов в глазах рябило: «Халтурин всюду. С ума они посходили все, что ли? Не может же один человек одновременно работать на Александровском, создавать кружки в Галерной гавани, выступать на патронном, носить книги за Нарвскую, организовывать сходки на Выборгской…»
«Немедленно арестовать этого Халтурина», — распорядился Мезенцев. У себя же в памятной книжке записал: «Расспросить Карпова о Халтурине».
Карпов был арестован в Москве вместе с Хазовым. И если Хазов молчал, то Карпов стал предателем, выдавая всех и вся.
Приказ об аресте Халтурина запоздал, Мезенцев отдал его в конце октября 1877 года, 7 же октября Степан Николаевич был уволен с Александровского завода Главного общества российских железных дорог, так как подошла его «рекрутская очередь». После этого Халтурин исчез, а 17 октября на Сампсониевский вагоностроительный завод нанялся бахмутский мещанин Степан Николаевич Королев.