— Стыдно, стыдно вам. Вы же люди, и никто вами помыкать не смеет. Мало что хозяева, нас-то много — мы сила. Только пьянствовать нужно поменьше да дружнее стоять один за другого. Соединиться со всеми рабочими других заводов и фабрик. Вы вот что, познакомьте-ка меня в праздник со своими приятелями, думаю, пойдет у нас дело.
Так, неожиданно для себя, Халтурин опять включился в жизнь рабочих. В нем заговорил пропагандист, организатор. Не мог он спокойно смотреть на рабочий люд, темный, невежественный. Он рвался к нему всем сердцем.
Начал осторожно встречаться в трактире с беккеровцами, потом сын Егора Петровича свел его кое с кем из комиссаровских. Халтурин чувствовал, как оживает в нем душа. С какой любовью, с каким пылом он беседовал с этими людьми. Рассказывал о Петербурге, стачках, заводил издалека разговор о союзе. Многие его слушатели, особенно с Комиссаровского завода, слыхали об этой организации, некоторые даже читали ее программу. От рабочих узнал Халтурин и о существовании в Москве кружка интеллигентов народовольческого направления, но ищущего связей с рабочими.
Эта работа Халтурина была прервана в самом начале Исполнительным комитетом. Желябов сообщил, что в Москву направлен шпион, знающий Халтурина в лицо, поэтому ему нужно на некоторое время уехать. Исполком предлагал Степану поехать в Одессу, где готовится новое покушение на царя. Халтурин уехал в начале лета 1880 года.
В рабочем и народовольческом движении 70—80-х годов Одесса занимала видное место наряду с Петербургом, Москвой, Киевом, Харьковом. Еще в середине 70-х годов, когда народники и не помышляли об организации своей партии, в Одессе под руководством Заславского возник Южнороссийский рабочий союз. Но даже после его разгрома полицией пролетариат этого города продолжал стачечную борьбу. Одесса воспитала и много видных народовольцев. Здесь начинали свою революционную деятельность Желябов, Тригони, Фроленко, Колодкевич и другие.
После разгрома Северного союза русских рабочих уцелевшие от арестов его члены разъехались по России. В Одессе нелегально жили Карл Адамович Иванайнен, Чуркин, Николай Биткин.
И хотя Одесса стала ареной террористической борьбы народовольцев, ее рабочий класс прокладывал собственную дорогу среди взрывов бомб и револьверных выстрелов. Традиции Южнороссийского союза не умирали в этом городе. Вести, стекающиеся сюда со всей России, будоражили одесситов.
Одесские пролетарии встречались в порту с французскими моряками, расспрашивали их о парижских коммунарах.
18 марта 1878 года группа передовых одесских рабочих совместно с революционно настроенными интеллигентами организовала митинг, посвященный памяти парижских коммунаров. Его открывал рабочий. Лицо его сияло. Забыв о вступительной речи, он сказал собравшимся: «Как-то чувствуешь себя бодрее, когда видишь, что ты не один, что есть много людей, сочувствующих твоему делу».
Митинг прошел торжественно. Собравшиеся послали адрес французским рабочим:
«Одесские рабочие, собравшись на сходку в достопамятный день провозглашения Парижской коммуны, шлют вам, французские рабочие, свой пламенный братский привет. Мы работаем на своей родине для той же великой цели, для достижения которой погибло в 1871 году на баррикадах Парижа столько ваших братьев, сестер, отцов, сыновей, дочерей и друзей. Мы трепетно ждем наступления той исторической минуты, когда и мы сможем ринуться в бой за права трудящихся, против эксплуататоров, за торжество умственной, нравственной и экономической свободы».
Эти проникновенные и гордые слова, брошенные одесскими рабочими через моря и границы в далекий Париж, разнеслись и по всей России. Халтурин не раз зачитывал этот адрес на сходках рабочих, членов Северного союза.
Знакомясь с Одессой, Степан Николаевич чувствовал, что он приехал в город с революционным прошлым, что здесь можно и нужно продолжать сплочение пролетарских сил. Степан чувствовал себя на юге значительно бодрее и даже стал работать на Большом вокзале под именем Александра Васильева.
Одесса произвела на Степана неизгладимое впечатление. Родившись в далекой, глухой губернии Центральной России, всю свою недолгую сознательную жизнь прожив в суровом и холодном Петербурге, Халтурин наслаждался лучезарностью южного края. Здесь не было буйной поросли лесов, и взгляд не цеплялся за макушки сосен и елей. Горизонт убегал от глаз, теряясь в солнечном мареве ковыльных степей или окунался в сероватую бирюзу моря. Жара не порождала духоты, легкие порывы морского ветра очищали воздух. А море, море!.. Оно шумело ласково и коварно, не то что угрюмый, мрачный Финский залив, где и порядочного прибоя-то не бывает — или гладь, или шторм.