Халтурин, с утра обходивший товарищей по кружку, организованному им в мастерских Курской дороги, чтобы предупредить о собрании, никого дома но застал. Халтурина это встревожило. Он не знал толком, что случилось, но чувствовал, что произошло что-то необычное. Халтурин опасался вступать в разговоры со случайными прохожими, да, судя по их виду, они также остерегались вопросов незнакомых людей. Подняв воротник, Степан ускорил шаги, пробираясь домой, на Пресню.
Рабочая окраина Москвы была занесена снегом, который здесь никто не убирал. Убогие одноэтажные лачужки лепились друг к другу как попало, часто встречались непривычно тихие и пустые в этот вечер кабаки. Не было слышно переливов гармошки сквозь неплотно прикрытые двери, не нарушали тишины и хриплые голоса подвыпивших мастеровых.
«Что за чертовщина, — думал Халтурин, невольно ускоряя шаги, — а ведь произошло что-то. Но все молчат, наверное, и сами ничего не знают, а какие-то слухи уже «подмели» улицы и отрезвили пьяниц».
Халтурин чувствовал, как тревога охватывала все его существо. Злила неизвестность. Миновав Грузины, Степан чуть ли не бегом направился к Пресненской заставе. Дома пошли реже, стало еще темнее, и только кое-где, пробиваясь сквозь морозную паутину на окнах, просвечивали желтые огоньки жилищ.
Дверь открыла Агафья Петровна. Увидев взволнованное лицо запыхавшегося Степана, она, как бы отвечая его тревожным мыслям, выпалила:
— Слыхал? Говорят, в Петербурге бунт, полицию перебили, чиновников режут и ажно до самого добрались, взорвали его, душегуба, на мелкие части.
Появился Егор Петрович.
— Не болтай языком, Агафья, Степан, надо полагать, и сам знает, что к чему.
Он вопрошающе взглянул на Халтурина. Степан только пожал плечами и, скинув пальто, прошел в комнату. Несколько минут все молчали.
Агафья Петровна, возившаяся у печи с чугунами, решительно отбросила ухват, вытерла фартуком руки и подошла к столу.
— Вот ты, Егор Петрович, завсегда так — «не болтай», «не болтай», а разве ж я что болтаю? Давесь иду я по Кудринской и вижу — извозчики, что у госпитального дома стоят, сгрудились и промеж собой шушукаются. А тут по мостовой лихач с каким-то господином, ну, один извозчик возьми да и крикни ему: «Ванька, дьявол, буде тебе бар возить: государя на четыре части разорвало». Ну, тут известно, народ останавливаться стал, любопытствует. Фараон как засвистит, так извозчик, который кричал, лошаденке как поддаст, так и был таков… — Агафья Петровна вдруг замолчала, увидев, что Степан вскочил с лавки и начал быстро ходить по комнате.
— Н… да… а… — неопределенно протянул Егор Петрович, — извозчики народ такой… бар там всяких возят, чиновников, все ихние разговоры слушают…
Халтурин перебил Егорыча;
— Агафья Петровна, а вы ничего больше не слыхали об убийстве царя?
Агафья Петровна немного смутилась, вспомнив, что успела уже поведать Степану и о «бунте» в Петербурге и о «зарезанных» чиновниках — все это она придумала. Но теперь твердо верила в собственную выдумку. Уж так хотелось, чтобы полюбившийся ей Степан больше не скрывался да и Егор перестал гнуть спину от зари до зари. Но, подняв глаза на Халтурина и встретив его строгий, нетерпеливый взгляд, нерешительно проговорила:
— Ничего… ничего не слыхала, Степан Николаевич…
Халтурин прошел в комнату, сел за стол и попытался сосредоточиться. Ясно было одно, царя, наверное, убили, иначе вряд ли Москва взволновалась бы таким необычайным образом. «Значит то, что не удалось мне, сделали другие. Но кто? Как?» Решив, что до утра все равно ничего не узнать, Степан быстро разделся, потушил огонь и лег на кровать. Но разве уснешь! Свершилось! Что-то будет теперь? Хотелось верить, что смерть царя откроет дорогу для свержения самодержавия, а тогда снова можно будет возродить рабочий союз, легально начать борьбу политическую.
Только под утро Степан заснул. А когда проснулся, Егор Петрович, работавший в ночной смене, успел вернуться домой и, что главное, принести почти все выходящие в Москве газеты. Степан начал быстро одеваться, а Егор Петрович, сидя на стуле, возбужденно рассказывал:
— Я еще ночью от твоих дружков на нашем заводе узнал о царской кончине. Они мне наказали, чтоб сегодня я тебя из комнат не выпускал, да и сам на работу не приходил. И впрямь, на улицах как будто неприятель какой. Городовые по двое стоят на каждом углу, по мостовым патрули разъезжают. Лавки закрыты. Нас с завода через проходную поодиночке выпускали.
Халтурин жадно накинулся на газеты. «Московские ведомости» перепечатали экстренное прибавление к «Правительственному вестнику» с официальными бюллетенями: