— Твоя фамилия Романенко, что ли?
— Романенко, ваше благородие.
— Это у тебя в прошлом году беспаспортные жили?
Марфа сразу поняла и молча начала надевать кофту.
Всю дорогу она ругала помощника самыми плохими словами.
В другой раз они ходили к попу сложить летнюю плитку. Степка думал, что священник день и ночь молится после того, как рабочие в драке с казаками поломали дорогие подсвечники и развалили алтарь. В окно было видно, как семья садилась обедать. Батюшка выпил стаканчик водки и прищелкнул пальцами. Потом он выглянул в окно, взмахнул руками, показывая жене на большого поросенка, рывшего землю. Через минуту он выбежал во двор, без рясы, в широких шароварах и больших сапогах.
— Ачу, проклятая! — закричал он обыкновенным мужицким голосом.
Поросенок задержался у забора, и поп прицелился, лихо кинул палку и так огрел поросенка по копытцам, что он завизжал и запрыгал, раздвигая боками дощечки.
Степке вспомнилась прошлогодняя пасха, торжественный священник, протяжно и нежно возвещавший воскресение Христа. Этот пустяковый случай навсегда испортил Степкины отношения с богом.
XV
После пасхи сразу начались теплые дни. Марфа Сергеевна открыла вторую дверь в мастерскую, и работа шла почти на вольном воздухе. Рабочие, проходя мимо дома Романенко, часто останавливались и разговаривали с хозяевами. Бабы говорили о мужьях, ругали соседок и жаловались на дороговизну. Мужчины разговаривали о работе, рассказывали про завод. Степка знал из этих рассказов фамилии самых вредных мастеров, и где и на сколько снизили расценок, кого зашибло в шахте породой…
Однажды утром, когда Степка распрямлял на железной плите гнутые гвозди, собранные матерью на заводе, а Марфа Сергеевна задумчиво разглядывала лежащий перед ней будильник, у двери мастерской раздался громкий голос: Эй, Марфа Сергеевна, ты здесь, что ли?
Степка поднял голову. Прямо перед ним стоял запальщик с Центральной шахты. Он держал в руке маленький чемодан, должно быть очень тяжелый, так как, зайдя в мастерскую, тотчас же поставил его на пол.
— Что, принес? — спросила Марфа и смеющимися глазами посмотрела на запальщика, а затем на чемодан.
— Ну а как же, — сказал запальщик и, поглядев на Степку, добавил: — Поговорить мне с тобой нужно.
— Со мной? — спросил Степка.
Запальщик покачал головой и усмехнулся.
— А ну, Степан, убирайся отсюда, — сказала Марфа.
Вечером Степка пробрался в мастерскую и сразу, не задумываясь, начал разбирать кучу досок в углу. Чемодан был там. Новая наука тут же пригодилась мальчику. С помощью толстой проволоки он открыл простой замочек и приподнял крышку. И Степка даже растерялся, заглянув в чемодан: в нем лежали револьверы!
«Может, игрушечные?» — подумал Степка, вдруг не поверив тому, что увидел.
Наутро Марфа Сергеевна посмотрела на расстроенного Степку, все время косившего глаза в угол, и поняла, что мальчик уже заглянул в чемодан. Она не рассердилась, а подозвала Степку к себе и сказала, что если он кому-нибудь хоть слово молвит, то пропадут сразу все: мать, дед Платон, сам Степка и еще много всякого народа.
— Никому, слышишь! — говорила она, глядя Степке в глаза. — Якову не говори, он пьяница; выпьет шкалик и продаст нас всех> своим языком.
Для Степки началось замечательное время. Марфа Сергеевна запиралась в мастерской, просовывала в ручку двери толстую перекладину и принималась за работу. Она разбирала револьверы — допотопные смит-вессоны, бульдоги, велодоги, — протирала их маслом, сощурив глаз, спускала щелкающие курки. Степка помогал ей и думал о замечательных вещах. Боевая рабочая дружина, забастовки, убитый дед с динамитного склада, казаки, царь, афишки и письма — все это смешалось в его голове с мыслями о смелых подвигах разбойников, базарными рассказами о разрезанных на части младенцах, сказками про королевичей. Смущала его Марфа Сергеевна. Она не говорила шепотом, не произносила страшных, непонятных слов. По-прежнему она смеялась и шутила, ходила в город чинить печи.
По вечерам она, не гордясь, сидела на скамеечке, а если приходили гости, охотно выпивала водки и пела бабьи деревенские песни.
Запальщик — тот вел себя по-настоящему. Он пришел и сел на табурет. Марфа, посмеиваясь, начала показывать ему починенные револьверы.
— Ты, парень, сомневался… говоришь, специальная оружейная работа… Вот она, специальная работа, — сказала она.
Запальщик собрал починенные револьверы и сложил их в чемодан. Степка все ждал: вот запальщик вытащит из кармана красный кошелек и отсыплет Марфе пригоршню золотых. Но он закурил папиросу и не думал расплачиваться за работу.
— Левольверы есть, — насмешливо сказала Марфа, — а стрелять с них кто будет?
— Найдутся люди, — ответил запальщик.
— Да, — сказала Марфа. — Только, знаешь, у городовых они лучше.
Запальщик спросил:
— А насчет жестянок как будет?
— Ну что ж, сделаю одну. Приходи — посмотришь.
— Я к тебе опасаюсь ходить, — сказал запальщик, — пришли вечером с мальчишкой, я завтра с утра работаю. — Он бросил окурок и старательно растер его ногой.
— Тетя Марфа, — негромко сказал Степка, — деньги с него получите.
— Верно, — сказал запальщик.
— Что ты, милый, это безденежная работа, — сказала Марфа, — я своей жизнью не торгую.
Запальщик усмехнулся.
— Вот какая ты, старуха.
— Такая я старуха: овдовею, второй раз замуж пойду, за молоденького.
Запальщик подмигнул. Лицо его сразу сделалось совсем обыкновенным, веселым и хитрым.
— Ничего, ничего, — сказал он, — ты для всякого дела мастерица.
Он ушел, а Степка смотрел ему вслед. Запальщик прошел по тропинке на Донскую сторону; в полумраке он казался совсем черным, высоким и худым. Вдруг небо осветилось, окна в доме владельца завода загорелись мутным красным светом, послышался глухой гул. Запальщик остановился, оглядел завод, кирпичную стену. Так простоял он несколько мгновений, освещенный кровавым светом жидкого шлака. Степка, затаив дыхание, смотрел на него. Потом свет начал быстро меркнуть, и одинокая человеческая фигура почти совсем исчезла в полутьме. Мальчик продолжал стоять, охваченный волнением.
На следующий день Марфа передала Степке завернутую в тряпку смешную, похожую на бутылку банку из белой жести и долго объясняла, как найти запальщика.
— Какой бестолковый, — удивлялась она. — Я ведь тебе говорю: пойдешь на Донскую сторону, дойдешь до поселка — вроде улицы там будет. Вот пройдешь по ней до переулочка, третий балаган от угла, как раз напротив большой калюжи. Звонков ему фамилия, по левой стороне… Да ты знаешь, где левая сторона?
— Знаю, — ответил Степка и пошевелил пальцами.
— Вот. Значит, теперь понял?
— Не понял, — мотнул головой Степка. — Да ничего, я найду.
Он пошел тропинкой, на которой вчера видел запальщика. Сердце его сильно и радостно билось. Ему не хотелось думать, что запальщик был таким же человеком, как Кузьма или тетя Марфа. Кузьма ночью храпел и чмокал губами, любил вытаскивать из горшка со щами мослы и обгладывать их, — он ничем не отличался от других людей. Запальщик — тот другое дело.
Степке думалось, что этот необычайный человек днем спускается в шахту, взрывает породу динамитом, а ночью ходит по степи, освещенный красным заревом завода.
Мальчик вышел в поселок. Все было знакомо ему — маленькие домики, козы и куры, острый запах, шедший от глеевой горы. Он издали увидел большую лужу, уток, вертевших хвостами, на морщинистой от ветра воде. Степка подошел к забору и заглянул во двор. Там гулял запальщик, качая на руках младенца. Степка, полуоткрыв рот, смотрел на него. Запальщик, заметив мальчика, кивнул головой и сказал:
— А, пришел. Заходи, вон форточка…
Они вошли в маленькую комнату, чисто выбеленную и светлую. Запальщик взял сверток, развернул его и принялся разглядывать банку. Посмотрел толстые пропаянные швы, постучал углом банки о стол.