Степка вошел в дом. Старуха, возившаяся у плиты, сказала шепотом:
— Ушел он на станцию, — и кивнула на дверь.
Степка заметил, что старуха никогда не называла Кузьму по имени.
Степка разделся и подошел к плите. Ему сразу вспомнилась прошлогодняя торговля семечками — пальцы рук и ног совсем задеревенели.
— Ты ему как — брат или племянник? — сказала старуха. — Народ за ним прибежал, кричат, торопят, а он — нет, свернул цигарку, а потом стал на кухне. «Ивановна, говорит, мальчишка придет, ты его обедом накорми».
После обеда, когда уже начало темнеть, пришел Алешка и позвал Степку на станцию встречать дружинников. Во дворе их ждал соседский мальчик; на ногах его были коньки.
— Настоящие, — сказал Алешка, гордясь своим новым приятелем.
До самой станции этот мальчик шел сзади и спотыкался — дорога была разбита подковами драгунских лошадей. Степка и Алешка то и дело завистливо оглядывались на него. На станции было много народу, и мальчики потеряли друг друга.
Люди стояли на путях и смотрели в степь. Степка тоже поглядел туда. Блестели рельсы, освещенные станционными фонарями, дальше высились темные ряды вагонов, за ними поднималось здание водокачки, а потом все сливалось в синем полумраке необъятной, покрытой снегом земли.
— Идет, идет! — крикнул кто-то.
— Где?
— Верно, идет!
Волнение охватило стоявших. Все зашумели.
— С путей, с путей сходите! — закричал железнодорожник, пробегая по перрону.
Где-то очень далеко показались неясные желтые пятна паровозных фонарей. Вдруг сделалось так тихо, что можно было слышать нарастающий шум приближавшегося поезда.
затянул человек, стоявший рядом со Степкой, и запнулся. Но тотчас второй поддержал:
И песню сразу подхватили многие десятки голосов.
Никогда Степка не слыхал такого дружного пения. Пели рабочие, шахтеры, железнодорожники, пели старики и женщины. Казалось, пел весь огромный рабочий народ — здесь, на платформе, и там, в широкой темной степи.
А желтые глаза блестели уже совсем близко. Было видно, как светящийся дым, клубясь, рвался из трубы. Через несколько секунд, обдав стоявших своим теплом и запахом, паровоз прошел по рельсам.
Степка успел заметить красный флаг, бившийся над широкой грудью паровоза; лысый механик кричал что-то и размахивал картузом.
И мальчик сам сорвал картуз и заорал пронзительным голосом. А вокруг него люди размахивали шапками, кричали и пели. Из вагонов начали выскакивать дружинники — усатые, бородатые, бритые, в картузах и в ушанках, в полушубках и пальто, молодые и старые. В руках они держали солдатские винтовки, охотничьи ружья, железные пики…
Вдруг Степка заметил Афанасия Кузьмича. Он стоял вытянувшись, прямой как столб, держа в обеих руках свою шапку. Седые волосы его блестели, освещенные светом большого фонаря, а из глаз по темным щекам лились слезы.
— Дедушка, Афанасий Кузьмич, зачем вы?.. — спросил Степка.
Старик продолжал плакать и бормотать:
— Все… все… Поднялись всем народом.
И не успели приехавшие дружинники выйти из вагонов, несколько голосов закричало:
— Идет, идет!.. Второй подходит!..
В этот вечер в Горловку прибыло восемь боевых дружин.
Ночью Степка не страдал от холода. В маленькой комнате Кузьмы ночевали двадцать человек. Степка спал, наслаждаясь теплом, зажатый между горячими телами лежавших на полу людей, положив голову на чье-то широкое, твердое плечо.
Сам Кузьма не ночевал дома, он всю ночь провел на станции.
Проснувшись утром, дружинники занялись своими делами.
— Эх, мало я взял табачку, — сказал один, щупая свой кисет.
Второй, наворачивая на ногу портянку, говорил соседу:
— Сказала мне баба — возьми валенки. Нет, не взял, а теперь вижу: надо бы взять; мерзнут ноги — и все.
— Какой же ты дружинник в валенках? Это один смех.
— А сам в валенках.
— Ладно уж. Хлеб у тебя, что ли?
— Слышь, мальчик, — сказал парень, жалевший о табаке, — тут кипяточком нельзя разжиться?
— Что ты, — сказал черноволосый человек, спавший ночью рядом со Степкой. — На такую ораву где ты кипятку напасешь? Это на станцию идти, там для нас баки греют.
Белоголовый парень с толстыми губами и опухшими узкими глазами сказал петушиным голосом:
— У меня простуда, мне дохтур не велел из дому выходить.
Все рассмеялись.
— А ты расскажи, что тебе доктор еще сказал? — сразу спросили два голоса.
Но белоголовый парень не успел ответить. Дверь распахнулась, и в комнату вошли Кузьма и высокий человек в новом желтом полушубке.
— Товарищи, — сказал человек в полушубке, — штаб вынес решение наступать на казармы, чтобы выбить из Горловки войско.
На мгновение в комнате сделалось тихо.
— Ну что ж, затем и приехали, — сказал черноволосый, и все зашумели, начали одеваться.
— А Звонков здесь? — спросил Степка у Кузьмы.
— Нету. Гришенские приехали, а юзовским казаки путь разобрали.
Кузьма взял Степку за плечо и сказал:
— Где отвалы — знаешь? Проводишь?
Кузьма пожал руку человеку в желтом полушубке и сказал:
— Что ж, шагайте!
Он улыбнулся Степке и добавил:
— Мальчишку обратно прогоните!
Лицо Кузьмы было совсем серое, худое, щеки покрыты черной щетиной. Веселый парень спросил:
— Это он и есть Каченка?
— Он, — кивнул полушубок.
— Скажи ты! — сказал веселый.
Они шли вниз по улице, Степка шагал рядом с начальником отряда. Дети и женщины глядели на них, и Степка лишь об одном жалел: не было у него ружья или пики, — ведь люди могли думать, что это не дружинник шагает, а просто так, привязался любопытный мальчишка.
Начальник отряда огляделся и сказал:
— Вот в этот двор свернем.
— Да нет, дальше нужно, — сказал Степка.
Но дружинники не послушали его, а пошли вслед за начальником.
Они прошли через двор и вышли на пустырь. Прямо перед ними высились отвалы породы,
Степка видел, как большой отряд входил на шахтный двор; люди быстро бежали к надшахтному зданию, держа в руках ружья. Дружинники молча начали карабкаться по склону глеевой горы; куски породы, скрежеща, катились вниз.
— Порода вроде нашей, — негромко сказал молодой парень.
Чем выше они взбирались, тем сильней дул ветер. Степке вспомнилось, как он лез с Алешкой на глеевую гору Заводской шахты. Там на вершине стоял Кузьма и пьяным веселым голосом кричал песни.
Горловские отвалы были гораздо ниже юзовских, и дружина вскоре добралась к гребню. Рассыпавшись цепью, люди залегли между камней.
Степка лег на холодные камни и оглянулся.
Темное, суровое утро стояло над землей. Облака затянули небо. Плоская степь, покрытая грязным, серым снегом, сливалась вдали с небом, таким же серым и тяжелым, как земля. Во многих местах были видны черные плешины, обнажившиеся из-под снега. Вокруг казарм суетились люди с винтовками, из конюшен выводили лошадей.
— Смотри, не стрелять без приказа, — сказал человек в полушубке.
Так в молчании прошло несколько минут. Только порывистый ветер свистел в ушах. Ветер пробивался в штаны, под рубашку, обжигая тело. Степка начал дрожать, а сердце билось, как колокол: бам, бам, И от этих колокольных ударов стало шуметь в висках.
Желая спрятаться от ветра, Степка начал разрывать яму в камнях. Но разрыть смерзшийся сланец было очень трудно. Вдруг мальчик увидел небольшой кусок серебристо-серой породы, с красивым, ярким отпечатком листа. Сперва он решил не трогать его, но потом, оглянувшись и убедившись в том, что никто не смотрит в его сторону, мальчик спрятал камень в карман. Камень так холодил ляжку, точно Степка сунул в карман кусок льда.
— Смотри, без приказа не стрелять, — снова сказал человек в полушубке.
— Чего ж ждать, ноги отнимаются, — сердито сказал дружинник и добавил: — Вот дурак, не взял валенок.