Но в этот вечер, глядя на домны, точно утесы, закрытые черными тучами, на тяжелые реки дыма, стремящиеся из труб мартеновского цеха, на белое сияние над расплавленною сталью в клубах дыма, бегущего из разливочного ковша, он испытывал другие чувства. Он радовался и гордился, что не покривил душой перед молодым рабочим, он думал и вспоминал о проповедниках истины, до последнего вздоха не отступающих от своих взглядов. Ему не с кем было делиться своими мыслями. Одни лишь книги были открыты для него. Иногда приходила тревожная мысль: правильно ли он живет? Он видел, как скверно велось заводское хозяйство: все было направлено к тому, чтобы получить барыши сегодня, всякая дальновидная мера, могущая в будущем принести немалые плоды, не находила поддержки, работа строилась на дешевизне рабочей силы, рабочий являлся главным источником дохода, и английская компания крепко знала это; загрузка домен и мартенов производилась вручную, вручную работали в шахтах. В самом деле, зачем строить коксобензольные заводы, тратить большие деньги, налаживать капризное производство? Ведь барыши можно извлекать из людей. Директор запретил ему вести исследовательскую работу: только контроль производства — и ничего больше! Его талант исследователя никому не был нужен на этом огромном заводе… Вокруг работали десятки тысяч людей, не видевших печатного слова, а он, ведающий тысячи прекрасных и мудрых вещей, жил отшельником и не делился духовным хлебом с голодными. Почему, начав заниматься с молодым рабочим, он должен был сразу же прислушиваться, колебаться, краснеть, точно взялся за темное и недостойное дело? А могло ли быть дело чище и выше этого!
Чувство протеста, упрямое желание защитить свое право поднялось в нем. Но ему не с кем было спорить. Он стоял один у окна своей комнаты. В его мозгу жили образы великих людей, они были реальней, чем лаборанты, мастера, инженеры, с которыми он встречался каждый день. К ним он апеллировал, на них оглядывался, от них ждал утешения и поддержки… Часто он представлял себе свой разговор с Менделеевым. Он словно видел воочию львиную гриву, могучий лоб великого гения русской науки, человека, создавшего самое мощное обобщение современной химии, подобно маяку осветившего на столетия пути развития химии и физики, человека, объединившего в себе мощь теоретического исследователя с неукротимой силой практического преобразователя отечественной промышленности.
О, как хотелось Алексею Давыдовичу походить на этого человека, обладать его колоссальной энергией, мужеством борца. Он понимал, что много тяжелого пережил Менделеев в своей жизни, что мучительны были столкновения его с косностью, трусостью, безразличием заводчиков и высших чиновников. Но он знал, что чем тяжелее была борьба, тем ярче горела в груди Менделеева любовь к русской науке, тем сильней была его вера в великое будущее России, ее просвещения, промышленности, сельского хозяйства. Он не знал усталости в борьбе. Он сражался за будущее русской науки и промышленности до последних дней своей жизни.
О, как хотелось Алексею Давыдовичу обладать этой несгибаемой душевной силой, этой вечно толкающей на подвиг любовью.
Он вынул из чемодана тетрадь и принялся писать.
Наконец он поднялся из-за стола и, держа тетрадь у самых своих глаз, сказал:
— Послушайте, господа, и вы, Кольчугин, тоже.
И начал читать торжественным голосом, немного нараспев; иногда он не мог разобрать своего почерка и говорил:
— Минуточку, господа… Впрочем, неважно, я продолжаю…
И снова читал:
— «Драгоценные камни родятся в недрах земной коры…
Геология рассказывает о том, как глубоко под землей под действием жара расплавленной магмы, под давлением многих тысяч тонн песок, окрашенный окисями металлов, превращается в топазы, рубины, изумруды, а черный каменный уголь преобразуется в прозрачные алмазы.
Люди роют глубокие колодцы, бурят песчаник, взрывают магматические породы динамитом и из каменоломен и шахт извлекают драгоценные камни. Но есть драгоценности прекрасней брильянтов в коронах всех императоров земли.
Людские сердца, людские души, человеческая мысль. В темных недрах жизни, в болотах пошлости, в огне страданий родятся драгоценные камни человеческого сердца и ума.
В каждом камне собраны несравненные богатства: разум, прозрение, тончайшая усмешка, смелость, благородство, красота, жертва, любовь. В двух-трех словах можно открыть все, что украшает человека: величие ума, доброту сердца, силу веры. Это ли не драгоценности? Вот я вынимаю самый старый из моих камней; ему больше двух тысячелетий, но он не потускнел, все так же чудесно горит он, как и в день своего появления.
На скамье под зелеными ветвями дерева сидит старик. Тонкой тростью он чертит на песке геометрические фигуры; его глаза вглядываются в сложную комбинацию линий и плоскостей. Мысль его глубока и чиста, как голубое небо его родных. Сиракуз. Вот рождается простая теорема, старик охвачен волнением. Он не замечает, что небо со стороны моря закрыто дымом горящей смолы, он не слышит, как кричат умирающие воины, даже тяжелые шаги пьяного римлянина, вошедшего в дом, не отрывают его от размышлений. Воин заметил склонившегося над чертежами человека. Старик быстро поднял голову — чья-то нога ступила на чертеж.
Он увидел пьяное лицо, занесенный в воздухе меч. Что почувствовал он в этот миг? Испугался, начал умолять о пощаде? Нет, в последнюю минуту жизни он забыл о себе. Гневно и властно закричал Архимед: «Noli turbare circulos meos!» [4]
Вот он, второй камень! Шумит большая площадь. Костер высится среди нее. На костре стоит человек, у него лицо мертвеца, лишь глаза живут. Сейчас по знаку судьи палач зажжет тяжелые бревна, облитые маслом.
Велико обаяние стоящего на костре еретика. Его доброта и ум завоевали сердца самых злых его врагов. Сам Палеч, председатель совета, назначенного папой для суда над ним, пришел ночью в тюрьму и плакал, умоляя еретика отречься от ложного учения и спасти себе этим жизнь.
Как велико было искушение! И в последнюю минуту совет хотел спасти его. «Отрекись, — сказали ему, — и ты получишь свободу!» И спокойным голосом учителя, говорящего с неразумными учениками, Гус произнес: «От каких заблуждений мне отречься, когда я никаких не признаю за собой?»
Пятьсот лет тому назад, в жаркий летний день, сгорел на костре еретик Ян Гус. Через пятьсот лет я слышу его голос.
А вот третий камень! В полутемной зале судилища на коленях стоит шестидесятилетний старик. Положив правую руку на Евангелие, он читает отречение.
Велика сила церкви, силен папа, наместник бога. Все подчиняется ему. И седой старик, стоя на коленях, отказывается от того, что он видел, он отказывается от того, к чему пришел за годы мучительного размышления. Он, Галилей, проникший в тайны неба, должен сказать, что учение Коперника ложно. И он говорит это, и священники покачивают головой: «Так, так, так…»
Вдруг Галилей поднялся с земли, он выпрямился во весь рост, его белая борода упрямо и зло дрожит. Он закричал: «Et per si muove!»
Пусть инквизиция сожжет все человечество на костре, пусть дым от этого костра поднимается к самым звездам — ничто не в силах остановить землю, она вертится!
Судьи тревожно оглянулись, они почувствовали в старике силу, великую силу торжествующего разума, нашедшего истину. Старик через год ослеп и умер в темнице. А через триста лет его голос победно звучит в моих ушах: «А все-таки она вертится!»
Алексей Давыдович, окончив чтение, почувствовал усталость. Ему захотелось спать. Было душно. Он попробовал открыть окно, но ветер с завода сразу наполнил комнату запахом сернистого газа, и он захлопнул створки окна. «Хозяева слушали мою наивную декламацию, — тревожно подумал о, — и решили, что я сумасшедший или пьяный».
Он принялся стелить постель. Безотчетная тревога все сильнее охватывала его. Ему казалось, что он совершил преступление, что квартирохозяин уже сообщил в полицию, ночью его вызовут к директору. «Зачем я связал себя с этим парнем? Теперь- уже отказать ему нельзя, — подумал он. — Ах, какой я пигмей». Он понимал, что становился смешным в своих собственных глазах. «Кто я? — подумал он. — У меня два строя мыслей: возвышенный и житейский. Я всегда ниже возвышенного строя и выше житейского. Сейчас я ведь лучше своих мыслей». Ложась, он хотел вспомнить почти забытые им стихи: