Выбрать главу

Первая несообразность случилась утром. Тогда на нее еще не обратили внимание, посчитали чем-то случайным, вернее событием, которое рано или поздно найдет свое естественное объяснение. Надо сказать, что множество совершенно посторонних происшествий позднее будут связывать с тем сонмом событий, который мы описываем здесь, какие из них действительно связаны со Степаном, а что приписывают ему и добро- и недоброжелатели. Но все они сходятся во мнении, что первая несообразность случилась действительно утром.

Когда Вася-Мерседес — небезызвестная в определенных кругах личность, «крышующая» (комментарий для россиян 90 годов двадцатого века не требуется) Колхозный рынок в северной части города, — свернул, не глядя на светофор, на своем блистающем мерседесе с улицы Кремлевской на Первомайскую, он, разумеется, и внимания не обратил, как, взвизгнув тормозами, словно вкопанная остановилась белая четверка, избегая столкновения и пропуская его. На такую мелочь, как советские авто Вася давно перестал обращать внимание и ездил по улицам, не глядя на них, так что ветераны шоссейных дорог, еще издали заметив лоснящиеся черные бока его машины, заранее готовились к всякого рода неожиданностям. Победителем в этих неожиданностях был всегда один человек — большой, широкий и веселый Вася. Два — три храбреца, что пытались на пальцах научить его правилам дорожного движения, внезапно и надолго потеряли подвижность, а одного и вообще пропал след, так что ездил черный и всегда отполированный мерседес по улицам родного города, как лайнер по морю, изредка останавливаясь на совсем уж явный красный сигнал светофора.

Тем большей неожиданностью для него стало, когда мерзопакостная четверка вдруг обогнала его и, выскочив вперед, резко затормозила. Более опешив от такой наглости, чем испугавшись столкновения, которого чудом не произошло, монументальный Вася внушительно вылез из своего линкора и, подойдя к четверке, не глядя, сунул свой огромный распаренный кулак в открытое окно водителя. Первыми у него захрустели пальцы. Боль от раздавленной, смятой в лепешку кисти еще не дошла до его мозга, как в незапамятные времена не доходила она у длинношеих динозавров (отчего они, к слову, и представились в свое время), когда распахнулась дверь и мужик, который, судя по размерам, мог вести эту машину только сидя на заднем сиденье, вышел из нее и двумя ладонями хлопнул Васю по ушам. На этом инцидент был исчерпан. Четверка тихо покатила по своим делам, а неугомонный Вася остался сидеть на асфальте, и из ушей у него текла кровь. Никогда больше в своей жизни он не слышал ни одного звука, и когда по прошествии многих недель и десятка операций на руку, вышел за ворота клиники, он всегда внимательно смотрел по сторонам и вел себя исключительно корректно с посторонними.

Юрий Александрович смеялся. Он хохотал как сумасшедший, бил своими кулачками по коленкам и бардачку, и глаза у него предательски блестели от влаги.

— Степан, ты не поверишь, как мало надо нашему человеку для счастья! — восклицал он. И вдруг взгрустнул. — До чего же все-таки жалкая и поганая у нас жизнь.

Его сосед, небезызвестное нам существо, сидел рядом, и ничем в настоящий момент не отличался от обычного гражданина. Размеры его, то есть рост, вес и прочие черты и габариты, хотя и превосходили обычные, не бросались в глаза. На нем была спортивная майка и потертые джинсы — обычная одежда летних дней. Бывалый зритель наверняка нашел бы прототип его внешности среди киноактеров, с одного из которых, увиденных в телевизионном фильме предыдущей ночью, не долго думая, Степан, как позднее выяснилось, и слизал свою внешность.

Не менее поразительным было не мгновенное, но происходящее буквально на глазах в течение долей секунд превращение этого обычной внешности человека в свирепое создание. Словно выпрямлялась внутри него тайная пружина, заставляя наливаться силой тело и наполняя лютостью взгляд, от которого цепенело все живое вокруг, не исключая диких зверей, а особо нежные натуры теряли сознание. Зрелище такое навсегда оставалось в памяти его свидетелей, о чем они до самой смерти вспоминали с содроганием, если, конечно, оставались живы.