Вторым в машине был уже знакомый нам мужчина, о котором пришла пора рассказать подробнее. Звали его Юрий Александрович Кудрявцев. Лет ему было за пятьдесят. Негустые, мягко говоря, русые волосы колыхались от каждого дуновения ветерка, выдавая натуру мягкую и нерешительную. Как уже упоминалось, судьба его действительно не сложилась, и сейчас, нежданно-негаданно получив в руки волшебную палочку, он производил впечатление человека, который не мог придумать, что ему с этой палочкой делать.
Желания его были несвязны и хаотичны. Решив купить бутыль газированной воды, он сунул руку в карман за деньгами, но вытащил лишь один смятый червонец. Забавная мысль мелькнула в его голове и, попросив Степана остановиться около ближайшего магазина (на беду магазина им оказался торговой центр «Юрюзань» на проспекте Октября, ныне, как и многие торговые достопримечательности пропавший во тьме времен), он обратился к своему спутнику.
— Степан. Ты можешь сделать так, чтобы с моих десяти рублей продавец дала сдачи, как с пятисотки? Внушить, что я дал ей пятьсот рублей?
— Как два пальца обос… заключил Степан известным и грубым словом.
Кудрявцев ошалел.
— Когда ты успел набраться этих слов?
— Не сплю, слушаю, смотрю, — меланхолично ответил Степан. — Удивительно, но жаргон более тонок, чем, официальный язык. В одном слове — десятки смыслов. Послать человека куда-то — совсем не значит послать именно туда, куда посылаешь: там и места-то для человека нет. Самое грязное может быть самым восторженным, что для других оскорбительно, произнесенное для себя — хвала. Поразительное множество эмоций при минимуме слов. Огромные внутренние сложность и богатство с унылостью внешнего выражения — в этом, наверное, ваш народ.
— Окстись, волшебник, — хлопнул его по колену удалой Кудрявцев. — Мы развеселим этот мир. Для начала внуши продавщице, что я дал ей пятьсот, нет, мало, тысячу рублей. Мне в отличие от тебя, надо кушать. И, сам понимаешь, кушать лучше хорошо, чем плохо. Договорились?
Дождавшись подтверждения, он неспешно вошел в торговый зал магазина и занял очередь. Минуты через две женщина интеллигентного вида, который ей придавали скорее очки и медлительность жестов, нежели, как вскоре выяснилось, воспитание, стоявшая позади Кудрявцева, широко раскрыла от удивления глаза и, не выдержав, пока еще вполголоса заметила.
— Послушайте, вы же дали ей всего десять рублей.
— Милочка, я и денег то таких не знаю, — величественно ответил Юрий Александрович, надменно повернув к ней голову.
Надменность возмутила гражданку и уже громче она обратилась к продавцу. Трудно сказать, что ею руководило: врожденное чувство справедливости или обида, что повезло не ей, но голос ее звенел как сталь.
— Женщина, — громко заявила она. — Мужчина дал вам всего десять рублей. Вы должные ему два рубля сдачи, но не девятьсот девяносто два.
— Не сбивайте меня, я считаю, — прозвучал равнодушный ответ.
— Вы ошибаетесь. Я видела собственными глазами.
— Очки протри сначала, — голос стал напряженнее.
— Хамка.
— От такой же слышу.
Дальнейшую перепалку приводить излишне; две разъяренные русские женщины страшнее одной чеченской банды. Забрав сдачу, Кудрявцев поспешно покинул магазин. И когда администратор и группа поддержки продавца опомнились и принялись снимать кассу, они лишь обнаружили, что мужчины давно и след простыл, и девятьсот девяносто два рубля канули в лету.
— Накладочка вышла, Степан Батькович, заметил Кудрявцев, садясь в автомобиль.
— Зато какая гамма чувств!
— Как бы не оглушила эта гамма. Тебе хорошо — растаешь, а у меня последние волосы выдернут.
— Курыкма, хозяин, поправим. Но больше, чем человек сто-двести, я одурманить зараз не смогу. Хотя, быть может, порыскать в закромах…
— Вот-вот. Порыскай. И надо быть хитрее, — как бы для себя закончил пассажир. — Кстати, чем они там сейчас заняты?
— Деньги считают.
— Пора ехать, — невинно заметил Юрий Александрович Степану.
И взглянув друг на друга, они дружно рассмеялись.
Спустя несколько минут осторожная езда водителя обратила на себя внимание Кудрявцева, и он недоуменно взглянул на Степана.
— Что-то случилось?
— Ты странно меня назвал: «Батькович»?
— Вот оно что? В знак уважения у нас принято называть друг друга по имени-отчеству, если ты заметил. Имени твоего создателя я не знаю, а «батя», «батька» — это отец по-украински или белоруски. Поэтому и Степан Батькович. Если не нравится, не буду.
— Уин’сью’уан, — медленно, четко выделяя каждый звук, мягко и в то же время печально произнес Степан. — Небо алмазной глубины — так его звали на вашем языке.