— Так служба ж, товарищ… — сержант замялся, не зная звания
— Капитан ФСБ. Со мной поедешь. С твоим начальством я договорюсь.
— Ну ладно. — Сержант глотнул, застыл с открытым ртом, уткнулся в рукав и шумно задышал. — Вот собственно и все, — продолжил он. — По рации дали команду обеспечить сохранность. Мы сразу и подъехали.
— Никто не подходил?
— Нет. Только вот они.
— Добро. Не уходи, еще понадобишься. Теперь вы показывайте, — обратился он к окружающим, — Кстати, кинолога приглашали?
— С собакой непонятно, товарищ капитан, — ответил один из присутствующих. — Заскулила, хвост поджала, уперлась всеми четырьмя лапами, но так и не подошла. Пришлось отставить.
— И еще, Ильдар, — вмешалась женщина. — не знаю важно или нет, но такого не встречалось. Снаружи никаких следов — ни отпечатков, ни грязи, словно облизали машину, прежде чем здесь поставить. Непонятно.
— Ну а главное сам увидишь, — добавил подполковник, — ни крови, ни следов борьбы. Поэтому-то вашего брата и вызвали.
— Спасибо. Следить, наверное, не стоит? Вы покажите, Геннадий Владимирович? — обратился Харрасов к подполковнику.
— Нет, с Мишей иди, — подтолкнул тот одного из оперативников.
Вдвоем мужчины осторожно подошли к машине со стороны леса, где лежала дверца, и капитан заглянул внутрь. Даже для его привыкшего к мрачным подробностям преступлений взгляда, подготовленного к тому же предыдущим рассказом, представшее зрелище было неприятно. Не столько ужасностью, сколько противоестественностью своей. На заднем сиденье автомобиля наискось, словно в спящем положении сидела правая половина человеческого тела, разрезанного вместе с одеждой от затылка до копчика. В жизни оно принадлежало молодому человеку лет двадцати-двадцати пяти, как автоматически отметил про себя капитан. Другая его половина лежала рядом, всем своим видом демонстрируя внутреннее анатомическое строение. Ни одного бурого пятна не виднелось ни на сиденье, ни на полу машины.
Взгляд капитана сместился влево. Два молодых человека тех же лет сидели на передних сиденьях, обернувшись назад, через лоб, нос и подбородок их проходила тонкая коричневая полоска.
— Одежду проверяли? — обернулся Харрасов назад.
— Так точно, — понял тот, — разрезана, как у заднего. Так что и они, наверное, так же — и он провел ладонью сверху вниз.
— Достаточно. Пошли назад.
Они вернулись к группе оперативников. Постояли, помолчали.
— Геннадий Владимирович, — наконец заговорил капитан. — Я, как вы знаете, здесь на всякий случай. Кто будет вести дело — мы, вы, Москва — никто сейчас не скажет. С местом я ознакомился, советовать — так ведь яйца курицу не учат. Единственная просьба — снять все на камеру, да тех двоих, что на передних сиденьях, перед тем, как везти, связать веревками, может что и даст. Да, собаку бы тоже привести и тоже снять на камеру. Часа через два я подъеду, глядишь, что новое и появится.
«Езжай капитан» — обреченно сказал подполковник, весь вид которого выражал покорную усталость, столь свойственную работникам милиции, вынужденных выполнять черную работу, перед чистоплюями из ФСБ. Он принялся отдавать распоряжения подчиненным, а Харрасов, окликнув сержанта ГАИ, отправился к своей «волге». Когда инспектор уселся рядом с ним, он протянул ему лист бумаги с короткой надписью «Отозван такого то числа. Капитан ФСБ Харрасов и номер телефона».
— Где живешь, сержант?
— На Менделеева.
— Добро. Отвезу тебя домой. Выпей стакан водки и ложись спать. Считай что это приказ. Записку отдашь начальству. Будут вопросы — пусть звонят. Начнут расспрашивать — дал расписку о неразглашении. Понял?
— Так точно.
— Вот и хорошо. — И тихо добавил. — Темное это дело, сержант. Чует мое сердце, все еще только начинается.
Толпа, в которой стоял Димка, проводила глазами отъезжающую «волгу». Еще минут через пять подъехал фургон из морга. И когда по проторенной тропинке из машины стали выносить куски первого тела, дружно ахнула толпа, и, не сдержавшись, выдохнул из себя Димка «сделал, чтоб неповадно».
В это время подъехали еще две милицейские машины, видимо с большим начальством. В кругу милиционеров раздались громкие гневливые голоса, повинуясь которым чины всех мастей стали отгонять людей по другую сторону дороги. Полагая, что делать здесь больше нечего, Димка медленно побрел к школе. Было о чем подумать, но мысли мешались, во вчерашнее не верилось, невероятность затмевала рассудок.