Теперь путь на Терек был чист.
Радостная это была встреча. Все разинское войско вышло к казакам Кривого. Степан в дорогом кафтане, при оружии, в окружении есаулов и сотников ждал подхода Сергея. Рядом с ним стояли друзья и товарищи Иван Черноярец, Фрол Минаев, Яков Гаврмлов, поп Феодосии. Казаки отдохнули и отъелись на берегу Терека, стояли довольные, сытые и веселые, а с моря подходил усталый, грязный, оборванный отряд Кривого. Сам атаман с грязной повязкой на лбу угрюмо оглядывал ряды разинских товарищей. Степан вышел навстречу Кривому, обнял его как дорогого брата — и не беда, что выпачкал кафтан об одежу Кривого, — расцеловал его в грязные, потные щеки. Завопило разинское войско, бросилось к новым товарищам вслед за атаманом, смешались все — разницы, казаки Кривого.
Разницы спрашивали про жизнь на Дону, искали своих станичников, многие казаки Кривого плакали от радости — все-таки добрались до своих товарищей. Потом наступила торжественная минута: Кривой сам рассказал Разину о своем походе, поведал о боях под Царицыном и на Карабузане, сообщил, где расставили воеводы на взморье своих людей. Еще раз обнял Степан Сергея Кривого, признал его своим первым есаулом, прокричали казаки здравицу своим атаманам, а после, когда уже закончился день, когда в походном разинском шатре изрядно подпили атаманы и есаулы, Степан разошелся, бил по плечу Кривого, просил его еще и еще рассказать, как прорывался он на Царицын, как раскидал в Карабузане стрельцов, как бил ослопьем и сажал в воду стрелецких и солдатских начальных людей. Радовался Разин, что и другие атаманы повторяют его путь, не боятся выступать \ против бояр и воевод, прибирают к себе голутву и на нее лишь надеются.
— Эх, Сережка, — говорил хмельной Степан, обнимая своего нового есаула, — побольше бы таких, как мы с тобой, было, ох и великие дела сотворили бы, уж я бы до князя Долгорукого добрался, хоть до Москвы дошел.
Кривой много пил, но не хмелел, молча слушал Разина. Зол и скрытен был Кривой, страшный был казак в бою, суетных слов не любил. На Разина он сейчас смотрел как на малого ребенка. Да и что он видал — домовитый казак, крестный сын войскового атамана, царский посланец; не был ни порот, ни пытан, не бежал из острогов. И все-таки не противился Кривой Степанову старшинству, чувствовал, что одной злобой да лихой саблей врагов не одолеешь, а за Разиным идет все голутвенное казачество, его имя гремит уже по посадам и по русским деревням, о нем слагают сказки. Чем-то взял он простой народ, а теперь вот сидит, пьет, тешится. Здесь же на Тереке казаки решили нанести удар по шаховым пределам. С удивлением видел Кривой наутро после встречи совсем другого Разина. От его смутных тщеславных речей, пустых угроз не осталось и следа. Строгий, молчаливый, глазищами зыркает, распоряжается, бегом бегут казаки по первому его слову; где нужно отругает, где нужно подбодрит, сам поможет, покажет, а руки у Степана сильные, золотые, голова светлая, ясная, речь четкая, едкая. «Да, это атаман, слов нет», — думал про себя Кривой, и он невольно подчинялся этому общему порядку, в котором главным были слово Степана, его мысль, его дело.
— Молва быстро оповестила, что вновь объявился Разин, и не один, а с Сергеем Кривым и прочими атаманами. Обрадовались воеводы: теперь нашлась потеря, знаешь, откуда ждать всяких бед и напастей, а безвестность хуже: придут неведомо откуда, нападут тайно…… Все вести о Разине шли с юга: объявился на Тереке, пошел в персидскую землю, разоряет деревни между Дербентом и Шемахой, имает людей и животину; ушел на Баку, набрал под городом на посадах ясырю мужска и женска полу человек со сто, увел семь тысяч баранов.
Новая опасность возникла для Москвы с приходом Разина на персидское взморье. Персия, шахаббасова держава, — исконный друг и приятель России в борьбе против Турции — могла быть потеряна из-за казацкого набега в одночасье. Сколько было говорено посольских речей, сколько дарено соболей шаху и шаховым людям, чтобы укрепить Персию против Турции, двинуть персидское войско к турецким рубежам! Империя, Венецианское княжество, Испания, папа римский вместе с Москвой думали над тем, как удержать персидские рати на этих рубежах. И вот теперь все могло пойти прахом. Подумает шах, что русские играют с ним: одной рукой направляют его против Турции, а другую протягивают к его кавказским владениям, используя для этого казаков. Может быть, в прошлом так и было. Любила Москва прикрыться казацкими спинами, выслать их вперед, как самовольников, а там уже смотреть, что будет и стоит ли поддерживать их или не стоит. Но нынче все было по-другому: и бунтовщики были очень опасные для государства, и с Персией никак ссориться было нельзя; при всех королевских и княжеских дворах Европы русские дипломаты твердили в один голос: с персидским шахом великий государь постоянную ссылку имеет и любовь и дружба между его величеством шахом персидским и его величеством царем и великим государем всея Руси крепкая.