Укоряли Разина Леонтий Плохой и астраханский сотник Федор Алексеев за подговор стрельцов и за прием беглых.
— Побойся бога, атаман, — говорил Леонтий, — скоро же ты забываешь милость к тебе великого государя, верни беглых сотнику.
— Нет, — отвечал Разин, — этого у нас, казаков, никогда не водилось, чтобы беглых выдавать. Кто пошел с нами — тот уже вольный казак: хочет — идет с нами, а хочет — сам по себе пусть живет. Мы никого не неволим.
С беспокойством видели Леонтий Плохой и Федор Алексеев, как все тверже встает Разин на Волге, творит что бог на душу положит, забывает все государевы и воеводские милости, самовольничает, людей смущает. Нет, не сносить ему, Леонтию, головы за все разинское новое дурно. А тут еще дошли до Прозоровского вести о бесчинствах атамана на Волге, и он прислал увещевательную грамоту Плохому; велел воевода Стеньке Разину со товарищами все его дурости выговаривать, что они творят свои дела, забыв страх божий и великого государя к себе милость, как им за их воровство вместо смерти живот дан. Велел воевода и людей, бежавших к Разину, тотчас выслать в Астрахань. А как их вышлешь, если учинился Стенька силен и никого не слушает?
В другой своей грамоте московским стрелецким головам и астраханскому полуголове Парфену Шубину, которые везли яицких колодников — шестьдесят шесть человек к Москве для розыску и расправы, — Прозоровский наказывал: за Разиным не ходить, ждать, пока уйдет он с Царицына на Дон. Так и сделали стрелецкие начальники: остановились, не доходя тридцати верст до Царицына, на нагорной стороне напротив Переливного острова, стали ждать вестей с Царицына. Здесь-то и нашел своих бывших товарищей Степан Разин. Неизвестно, как узнал он, что стоят стрельцы с кулалинскими узниками на горе, только причалил он своими стругами выше в полуверсте и пришел к ним, головам, и сказал, чтобы они отдали ему всех людей, взятых на Кулалах.
Отказал Парфен Шубин Разину выдать людей. Схватился Разин за саблю, закричал, что прикажет сейчас споим людям в воду посадить стрелецких начальников. Еле уговорил его Плохой не начинать кроворазлитье, уйти спокойно на Дон. Сказал ему Разин: «Только тебя жалеючи, что добр ты ко мне, Леонтий, жалую их в их животах».
Забрал Разин с собой из кулалинских колодников трех человек, что сами смогли уйти из-под караула, изругал матерно голову, когда попросил он вернуть людей, пристращая, что придет сейчас же и всех кулалинских колодников сам возьмет.
Гулял Разин на Волге, пугал стрелецких начальников, открыто пел против государевых людей, и неизвестно, что еще натворил бы он, если бы не висел у него на руках гирями Леонтий с Федором Алексеевым: где молили, где грозили. Так уговорами и угрозами и держали его, да не очень крепко. Потешался над ними Разин, а где уступал, — так не по их слову, а по своему разуму: кончалось его время на Волге, наступала осень, пора и на Дон подаваться. Потому большей шкоды и не разводил, не хотел с государевыми людьми связываться: те придут его искать в любое время — и осенью и зимой. А теперь больше пугал он, города осматривал да с верными людьми по городам сносился.
1 октября 1669 года Разин подошел к Царицыну. В сопровождении Леонтия Плохого казаки спокойно вошли и город, расположились по подворьям, отдыхали после трудного перехода против течения реки. А уже через день начались у них первые неурядицы с царицынскими властями. Прибежали на атаманов двор донские казаки и били челом атаману в том, что приезжают они в Царицын за солью, и емлет у них воевода с душ по алтыну, и нигде такого преж сего не было, и насильничает всячески над казаками, — у одного отнял две лошади и хомут, у другого — пищаль.
Слушал Разин казаков, мрачнел, наливался злобой, а потом вскочил с лавки, схватил саблю и бросился на воеводский двор. Едва нагнали его ближние казаки около самых хоромов Андрея Унковского.
Взбешенный, ворвался Степан в княжеские хоромы, Просился к воеводе.
— Вор, вымогатель! — кричал Разин. — Верни сей же час деньги людям!
Как ни смел был Унковский, а тут струсил — стрельцов рядом нет, зарубит Стенька, не моргнет глазом, весь трясется, глаза кровью налиты. Достал князь трясущимися руками деньги, отдал тут же казакам. А Разин пригрозил ему та прощанье:
— Смотри, воевода, не сделал бы ты себе лиха, узнаю еще, что будешь теснить казаков, не быть тебе от меня живу.