Воевода отступал к собору, стремясь достичь его раньше, чем туда подойдут казаки. Там за стенами собора он надеялся отсидеться и отдышаться. Не верил воевода, что взят уже город. Не может быть, чтобы так быстро пала лучшая российская крепость на нижней Волге. Должны же подойти Бейли и Бутлер… Где московские стрельцы, охранявшие восточную и южную сторону… Где пушки… Но Бутлер исчез. Кто-то сказал воеводе, что видел Бейли с проткнутой щекой, в крови, а говорили, что проткнули щеку полковнику свои же стрельцы. От пищального выстрела пал рядом брат Михаил, и не успел воевода поднять брата, как кто-то из нападавших нанес ему удар копьем в живот. Боярина подхватили под локти, потащили по соборной площади. Вот и собор. Прозоровского втащили под его своды, закрыли высокие, в железных решетках ворота, завалили их бревнами. Горели лампады и свечи перед ликами святых, жалобно причитал в молитве соборный протодьякон.
Кончалась ночь, повстанцы бушевали по городу, и Разин не останавливал их. Да и разве можно было остановить их в эту первую ночь их вольности? И разве сам он не готовил их к этой ночи, не подговаривал их против бояр и воевод, разве не рассказывал, как дуванят казаки захваченные животы?
Под ударами бердышей пал полковник Бейли; восставшие астраханцы оттеснили к крепостной стене отряд немецких наемных солдат во главе с Видеросом и там перебили их. Видероса же, известного своей жестокостью и ненавистью к простым людям и стрельцам, изрубили в куски. Голландцы засели в одной из крепостных башен и долго отстреливались из ружей, пока у них не кончились заряды. После этого башня была взята приступом, а все её защитники перебиты. В другой башне засели персидские люди. Астраханцы осадили и эту башню, но пришел приказ Разина: персов не трогать, будут их обменивать на пленных казаков, которые попали к шаховым воеводам во время персидского похода в прошлые годы.
Около пяти часов утра Разин явился на соборную площадь. Почерневший, осунувшийся после нескольких бессонных ночей, он был весел и возбужден, не скрывал своей радости, смеялся, шутил. Веселой и шумной ватагой шли за ним казаки и астраханские жители. Они громко переговаривались, звенели оружием. Город был взят. Правда, кое-где еще слышались выстрелы, топот бегущих людей, но постепенно звуки боя и погони стихали повсюду. Лишь слышалась еще возня на улицах, трещали высаживаемые ворота. Это астраханская голутва продолжала громить дворы воевод и приказных: на улицах и вдоль крепостных стен валялись трупы именитых людей города, одно имя которых еще вчера ввергало и трепет посадских и холопов. И хотя сидели еще персы к башне и заперся в соборе воевода, полным хозяином Астрахани стал Степан Разин.
Он подается к собору. Плотно закрыты огромные, копанные железом двери; из глубины храма слышится тихое песнопение.
— Там укрылись враги ваши, — указывает Разин на собор, — изменники и насильники, бей их, братцы!
Толпа казаков и астраханцев бросилась к собору, откуда-то появилась против дверей пушка, ахнул выстрел, раздалась пищальная пальба, рухнула дверь, и через клубы пыли, через падающие обломки известки и кирпичей рванулись повстанцы внутрь храма.
Защитники были сметены этой несущейся грозной лавиной. А вот и воевода — лежит на ковре, в крови, около самого алтаря, прикрывают его со всех сторон ближние люди.
Расшвыряли казаки дворян, схватили ковер, так и вытащили на нем Прозоровского прямо на соборную площадь, других же всех повстанцы повязали и посадили рядком возле воеводы.
А в это время на соборную площадь тянулись со всех концов Астрахани казаки и астраханские жители. И уже бежали по улицам города разинские глашатаи, собирали людей на круг.
Зашумела, заволновалась соборная площадь. Тысячи людей стояли, сидели, лежали на ней, а народ все прибывал. Казалось, вся Астрахань шла в это утро к собору.
Всех пленных поставили под раскатом — высокой крепостной башней с плоской крышей. Расправой над ними Степан руководил сам. Давно уже ждал он этого случая, мечтал о нем в Паншине и Кагальнике, в Царицыне и Черном Яре. Ничего не забыл он — ни охоты за ним по степи и протокам стрельцов Прозоровского, ни своего унижения перед Львовым, ни страшных обид, которые чинил ему князь Иван Семенович здесь же, в Астрахани, ни шубы, которую тот сорвал с плеча атамана при всем честном народе. И вот Прозоровский лежит бледен и немощен, а рядом с ним трясутся от страха местные воеводы, дворяне и приказные.