В своем городе, и Астрахани, Разин сам судил врагов. По одному вводил Степан в круг пленников, спрашивал народ, хорош был к ним человек или плох.
Первым наступила очередь Прозоровского. Разин вытолкнул его вперед, и сразу же завопили в ярости тысячи людей: «Смерть злодею! На раскат его!» Кто-то бросил в воеводу гнилым яблоком, кто-то попытался ударить его палкой. Разин прикрыл собой воеводу, поднял руку, успокоил людей. Потом подтолкнул воеводу, показал ему вверх.
И вот они стоят на краю раската — предводитель повстанцев-казаков, холопов, крестьян, посадских, работных людей и пленный, поверженный государев воевода, гроза южной российской окраины, вымогатель и тиран.
Степан что-то говорит воеводе. Тот качает головой. Рассказывали потом разинские товарищи, что то ли сжалился Разин над воеводой, то ли хотел, как и Львова, таскать за собой в обозе, — только предложил он боярину перейти на сторону казаков. Но отказался Прозоровский. Совсем легонько подтолкнул Степан воеводу, и гот полетел с огромной высоты головой вниз. И сразу стихла толпа на площади.
А Разин уже спустился вниз, посмотрел на притихших было казаков своих, на астраханцев, оглядел остальных пленников, сказал: «А этих порубить! Нечего их на раскат таскать!» Словно очнулись люди от Степановых слов, бросились на пленных с бердышами, копьями, дубинами, ножами.
Через несколько минут все было кончено. Казаки взяли трупы за ноги, за руки, бросили на телеги, повезли и Троицкий монастырь. Там и похоронили в общей могиле. Один оставался лежать на земле воевода.
— А с князь Иваном что делать, где хоронить его? — спросили казаки у Разина.
Степан уже уходил с площади.
— Как где? Вместе со всеми, разве он не такой же человек?
А через час сдались сидевшие в башне кызылбаши имеете со своим послом. Открыли двери башни, вышли на площадь сто человек. И посла привели к раскату же, но никакого дурна ему не сделали, платья с него не снимали, а забрали лишь саблю.
Всех персов взяли за караул, а животы их посольские и торговые и лошадей дорогих, аргамаков взяли на дуван и письма все посольские вычли и передрали.
В тот же час сказал Степан послу, «чтоб он писал от себя к шахову величеству и послал человека нарочно, чтоб шах казаков ево, которых он к нему послал и которые пойманы на боех, велел отпустить всех в Астрахань. А как тех казаков ево отпустит, и он посла ево и купчину, который ныне в Астрахани, всех отпустит же». Гонцу изготовили бусу и отправили его за море.
В этот же день навестил Степан приказную избу, где два года назад сложил свой бунчук перед воеводскими людьми. Он приказал вытащить из ларей царские грамоты, долговые книги, кабальные записи. Все бумаги сложили на площади в огромную кучу и подожгли под радостные крики холопов и посадских людей.
— Вот так же я сожгу и издеру все дела наверху у государя, — сказал тогда Степан. — Отныне всем вам воля, — говорил он астраханцам, — не будете больше ни налогов платить, ни долгов, живите как хочется, идите куда хочете.
После этого Разин отпустил из Астрахани всех аманатов-заложников из татарских и калмыцких улусов. Держал этих аманатов Прозоровский в своих руках, не давал шелохнуться улусным людям, знали улусы — если не подчинятся они воеводской власти, так пойдут аманаты на мучение и смерть.
Мы не враги калмыкам и татарам, говорил Разин, нам с ними делить нечего. Будем жить в мире. И тут же аманаты из города вышли, и калмыцкие и татарские улусы от Астрахани откочевали.
Весь этот и следующий день Астрахань еще бурлила. Астраханская голутва рыскала по богатым домам. А тащили все животы на дуван, который должен быть вскоре, вытаскивали из хором ухоронившихся там дворян, приказных, стрелецких начальников, купцов, и если недобры были они к народу и к холопам своим, то убивали без пощады.
Разыскали казаки и воеводских детей, приволокли к Разину. Старший — княжич Борис волком смотрел на Степана, отвечал гордо и запальчиво. Слушал его Степан, наливался яростью, а потом прищурился, сказал тихо, но так, что вздрогнул княжич: «Повесить их обоих за ноги, пусть повисят, одумаются».
Вздернули воеводских сыновей за ноги на воротах, там, где висели долгими днями разинские приспешники, приходили люди к воротам, смотрели, дивились на Степанову злобу и неистовство к боярам и воеводам.
Лишь на следующий день повелел снять Степан обоих Прозоровских. Старшего скинули с раската, а младшего отдали матери и обоих заперли в остроге вместе с князем Львовым. А снял воеводских сыновей Разин по просьбе святейшего Иосифа — митрополита Астраханского и Терского. Приходил Иосиф к атаману, смирив свою гордыню, просил за воеводских сыновей.