— Добре, добре, — глядя на них, бормотал себе в бороду Разин.
Он подхлестнул коня и сам помчался за ними в гущу сражения.
Трава повсюду была окрашена кровью. Тела убитых разбросаны были везде и местами высились прямо-таки холмами. Отчаянно, визгливо и хрипло кричали подбитые кони, стонали люди.
Одинокие лошади проносились без всадников и мчались дальше от битвы, в открытое поле…
В дважды рассеченном саблею запорожце, лежавшем ничком, Разин признал и с затылка убитого Бобу…
— Эх, Боба! — воскликнул он горько и ринулся дальше вперед.
— Батька! Батька! Сюда! — узнав его, крикнул Наумов из гущи свалки.
Наумов ударил на кусты, где стояли теперь воеводские пушки. Он вылетел сбоку и сбил засаду московских стрельцов. Те побежали. Их преследовали казаки Наумова и рубились уже в кустарнике. Пушки остались открытыми. Пушкари только сами оборонялись пальбой от наседавшей «лапотной» пехоты.
Разин примчался сюда.
— Наумов! Наумов! — кричал он вдогонку. — Чертов сын, позабыл, за чем шел!
Боевая задача Наумова была ясной и краткой: сбить стрельцов и помочь пехоте взять пушки. Наумов увлекся погоней.
— Эй, че-ор-рт! Вороти-ись! — вопил Разин ему вдогонку.
Пушки хлестали огнем в лицо наступающих, словно метлой разметая ряды чувашей, черемис и мордовцев.
«Вот-вот побегут, все пропало!» — страшился Разин.
Но пехота с попом впереди грозно рвалась через павших людей на огонь и смерть…
«С дубьем ведь, с одним дубьем, родимые, лезут на пушки!» — в восторге следя за ними, восклицал про себя Разин.
Поп Василий упал в гуще свалки.
Степан сам подскакал к его пехоте.
— Бей пушкарей, бери пушки! — крикнул он. Стесненные со всех сторон наступающими воеводские пушкари на руках откатили назад свои пушки и пальнули еще раз в толпу. Пуля пробила ногу Степану и раздробила бедро коню. Конь поддал задом, упал и забился, давя под собой атамана.
Увидев его паденье, пехота смутилась и отступила, толпой окружила, заслоняя его от врага.
— Время, время теряете, дьяволы! Пушки хватайте! — выкрикнул Разин.
С перекошенным от боли и нетерпенья лицом он со злостью вырвал из стремени раненую ногу.
Неотлучный Терешка поймал для него потерявшую всадника лошадь. Несколько человек его подсадили в седло.
— Братцы! Держись! — прокатилось над полем битвы, и все по голосу услыхали, что жив атаман.
Но за эти минуты дворяне и московские стрельцы успели прикрыть пушки и начали отводить их теперь за овраг, на новый рубеж, на пригорок.
Степан, призывая своих людей за собою, пустился вперед, перескакивая через стонущих раненых и убитых недругов и друзей…
Без шапки, под черными кудрявыми волосами старый шрам на лбу покраснел, как свежая рана. Черная борода растрепалась, глаза сверкали.
— Вперед! — кричал Разин, устремляя коня сквозь вражеские ряды снова к пушкам.
Несколько десятков смельчаков кинулись вслед за ним. С другой стороны возвращался сюда же Наумов с донскими… И снова весь жар этой битвы перекинулся вдруг сюда, к пушкам. Разинцы с трудом оттесняли врагов, со всех сторон наседавших теперь на Степана.
Сотни дворян сшиблись с сотнями казаков. Скрестились пики. Уже в полумраке ударили сабли о сабли в бешеной стычке вокруг пушек.
Наумов, жестоко рубясь, пробивался с донцами к Степану.
— Батька, иду! — крикнул он.
Прежде других разинцев добрался до пушек сам атаман. Он саблей снес голову немецкому офицеру, конем затоптал одного пушкаря и заставил двоих пушкарей залезть под лафеты.
Пешие люди в лаптях с пиками, с косами, вилами бесстрашно бежали за атаманом. Их били пулями из мушкетов, рубили саблями, но, теряя десятки товарищей, он») пробивались вперед. Затаясь за лафетами, несколько черемис пустили стрелы в рейтаров и в пушкарей.
Пушкари побежали, бросая свои орудия… Победа!..
«Вот тут бы сейчас пособил мне Наумов с конными. Вот он где нужен! — подумал Разин. Он увидел, что Наумов рвется в его сторону. — Дьявол — не лез бы вперед, и давно бы мы пушки отбили!»
Забыв свою рану, Степан стал пристегивать постромки упряжных коней к пушке. Несколько человек чувашей и мордовцев ему помогали. Возле них шел горячий бой, люди рубились саблями, падали под копыта коней. Даже кони, взбешенные запахом крови, вгрызались друг другу в гривы и ляжки, а Степан с горсткой смелых упорно делал свое.
Он уже видел победу. Он знал, что, оставшись без пушек, воевода опять побежит, и он его будет гнать и добьет до конца…
Вытащив перепуганного пушкаря из-под лафета за шиворот, Разин швырнул его на лафет и сунул ему в руки вожжи.
— Скачи! — приказал он, указав ему в сторону своих войск. Молодой пушкарь испуганно заморгал, хватил кнутом и усердно погнал коней, крича на них, как ямщик на большой дороге.
Чуваши и мордовцы успели запрячь еще два орудия и погнали их вслед за первым.
Степан оглянулся назад и увидел, что он с горсткой «лапотников» отрезан от всех своих, увидал, как на них налетают откуда-то взятые воеводой драгуны… «Сатана! Ведь еще он припас засаду!» — подумал Степан.
— Батька! На коня! На коня! — отчаянно завопил, пробиваясь к нему, Наумов.
Степан ухватился за холку коня, но раненая нога отяжелела и не поднималась в стремя…
Над самой головой Степана раздался остервенелый лязг сабель — это свежая засада драгун столкнулась с донцами Наумова.
К ногам Степана упал Митяй Еремеев с разбитою головой. Степан взглянул вверх и увидел покрытое кровью, искаженное отчаяньем лицо Наумова.
Разин, подсаженный двоими мордовцами, вскочил наконец в седло, схватился за саблю, но не успел ее вырвать из ножен: драгунский клинок рубанул его по простоволосой голове. В глазах атамана перевернулось все — казаки и другуны. Заходящее солнце прыснуло ослепляющим золотом прямо в зрачки, и Степан ощутил, что, как пьяный, ползет с седла.
«Зарубил меня окаянный драгун!» — подумал он, падая навзничь.
Нет, это была не победа дворянского войска. Опытный воевода Юрий Барятинский хорошо понимал, что ему снова нечем хвалиться и нечего приписать к «дедовской чести», что он не победитель в этой тяжелой кровавой битее. К концу дня усталость всех дошла до такого предела, что если бы Разин призвал от стен острожка еще один свежий полк, если бы бросил он в бой хоть с тысячу свежей конницы, все воеводское войско пустилось бы в бегство…
Какая лютая схватка закипела вдруг над пораженным атаманом! Откуда взялось у разноплеменных мятежников столько ратного жара, который пристал бы лучшему войску при защите отечества от нашествия иноземцев?! И казацкая сила вдруг вся навалилась на этом участке боя… Половина драгун полегла под внезапным свирепым натиском. Воевода видел их трупы: удары пик их пронзали насквозь, взмахи сабель рубили почти пополам. Отколе сия богатырская сила?!
Если бы не было сабель, пищалей и пик, думается, мятежники и с голыми кулаками одолели бы все же дворян и драгунский засадный полк и отбили бы все-таки своего атамана.
Гора мертвых тел осталась на месте той схватки. Сколько было побито там «лапотной» рати!.. Сам воевода Барятинский, бодривший своих воинов, едва не пропал в этой сече, когда, как буря, без всякого склада и строя, толпы мятежников бросились напролом, защищая упавшего Разина. Пешие, конные — все помешалось. Пешие не страшились конских подков, всадники сами налетали грудями на выставленные копья пехоты, чтобы своими телами сломать ее строй… Барятинский видел, как какой-то широкоплечий, коренастый татарин, свалившись с убитой лошади, схватил под мышки мертвого дворянина и стал им махать, как дубиной, сваливая пеших стрельцов.