Между тем беспорядки на Тамбовщине продолжались, новое восстание полыхнуло в Пензе, Саратов и Самара с Царицыном в руках мятежников, в Астрахани вообще творится бог знает что. 11 мая там по какой-то причине начался террор. Митрополита Иосифа обвинили в тайной переписке. Допрос в астраханской Приказной палате есаула Алексея Грузинкина (Крестьянская война. Т. 3. Док. 219): «Как де Стенька Коченовской с ворами приехали с Царицына в Астарахань и, собрався в круг, преосвященного Иосифа митрополита, взяв из соборныя церкви, в кругу роспрашивали, и говорили, что он переписывается с Тереком и с Доном. И он де, Алёшка Грузинкин, да палач Ларька Иванов да салдат Сенька Сука, да казаки Куземка Шаров, Андрюшка Каржонок, Стенька Толстой с товарыщи, человек с 20, взяв митрополита из кругу, на зелейном дворе жгли на огне; и взвели на раскат и положа на край раскату, пихнули». Убили Львова, ещё несколько десятков человек из бояр и зажиточных посадских, имущество разграбили. Кто и зачем это организовал?
Фёдор Шелудяк (его не было в Астрахани в момент этих событий) утверждал на допросе, что послал с астраханцем Степаном Каченовским письмо с просьбой поставить охрану у дома митрополита, а Каченовский почему-то письмо уничтожил и велел всё сделать наоборот. Каченовский на допросе 13 июля 1672 года (Крестьянская война. Т. 3. Док. 195), естественно, это отрицал и говорил, что в письме содержался приказ убить митрополита. Тот и другой давали показания под пытками (допросов без пыток в разинском деле вообще не было). Верить ни тому, ни другому оснований нет, но кто-то же из них говорит правду. Непонятно, зачем бы Шелудяку, человеку вороватому, предприимчивому, весьма рациональному, потребовалось убийство митрополита и Львова. Ведь их благополучная жизнь в Астрахани придавала казачьей власти оттенок легитимности; на худой конец их можно было использовать как заложников при осаде города. Эти убийства — совершенно дикие и бессмысленные. «Простые люди», вероятно, поверили, что митрополит им «изменил», были они дикие, иррационально мыслящие, неспособные видеть на два шага вперёд, но верхушка-то о чём думала? Какова была роль Уса? Допрошенные по делу не упоминают о нём, но в отписке Я. Одоевского (астраханского воеводы) в приказ Казанского дворца от 26 июля 1672 года (Крестьянская война. Т. 3. Док. 208) утверждается, что Ус и организовал круг, на котором было принято решение убить Иосифа. Вспомним, что серия диких убийств произошла и сразу после ухода из Астрахани Разина, когда Ус только-только стал правителем Астрахани. Можно предположить, что именно Ус был жесток и кровожаден, однако при первых убийствах Шелудяк был в Астрахани тоже... Загадка эта неразрешима — разве что каким-нибудь чудом отыщется письмо Шелудяка.
21 мая Разиных привезли в Курск; по приказу Ромодановского их охрану (76 казаков, напомним) усилили несколькими подводами и солдатами. В Серпухове к станице прибавилось ещё 100 стрельцов во главе с сотником Е. Терпигоревым. Грамота Яковлеву из Разрядного приказа (Крестьянская война. Т. 3. Док. 73. 28 мая 1671 года): «Однолично б у тех воров сторожа была самая крепкая, чтоб те воры в дороге и на станех сами они над собою какова дурна не учинили и до Москвы б довесть их вцеле, и никого к ним припускать не велел». Почему-то первоначально в грамоте было написано «А дорогою б шли неспешно, на день итить вёрст по семи и по осьми», потом вычеркнуто. С чего вдруг царь сначала хотел, чтобы пленных везли «неспешно» — бог знает.
Почему Разины ещё до ареста «сами над собою какова дурна не учинили»? Ну, допустим, Фрол и вправду был трусоват — но пытки-то страшнее. Ну, допустим, его застали врасплох. Но у Степана-то Тимофеевича, осаждённого в Кагальнике, было время заколоться или застрелиться. Он считал самоубийство бо́льшим грехом, чем все совершённые по его приказу убийства? Какая-то несерьёзная причина для такого человека. Из анонимного «Сообщения...»: «Весь долгий путь он был обольщаем надеждой, что будет говорить с самим великим государем и перед ним изустно защитит дело своё. Стеньке всегда казалось, что ему многое что надобно сказать государю, а тому важно сие знать». Автор «Сообщения...» вряд ли мог знать о мыслях Разина — разве что тот делился ими со стражей, а стража потом поделилась с другими людьми. Неужели впрямь мог ещё на что-то надеяться? После всего, что было? Но человек в отчаянном положении часто лелеет совершенно безумные надежды... Мог, например, думать, что сделает царю какое-нибудь заманчивое предложение, например завоевать Персию, и тот согласится... У Злобина он, конечно, думает о другом: «Вот рядом с казачьей землёю рожает земля, а наша бесплодна. Потому-то и давят бояре нас хлебом... Нет, отныне пахать, братцы, земли донские!» (И скоро действительно начнут пахать и весьма в этом преуспеют).
Разин не мог знать, что в конце мая — начале июня была новая попытка взять Симбирск (Крестьянская война. Т. 3. Док. 101. 25 июня 1671 года. Грамота Яковлеву из Посольского приказа): «Воровские казаки, собрався с Белого Яру, приходили под Синбирск в 70 стругах полтретьи тысячи [2500] человек, да того ж числа [29 мая] приходили с Самары конные и пешие с 1000 человек с атаманом с Ывашком Константиновым, да с низу приходили ж воровские астараханские, красноярские, черноярские, царицынские, саратовские, самарские жители с 300 в 70 стругах». Они, конечно, тоже не знали, что Разина везут в Москву. Зачем волжанам в той ситуации надо было брать Симбирск? Просто из подражательства Разину — «куда крестьяне, туда и обезьяне»? Но что ещё им было делать, если они не хотели сдаваться? Они могли надеяться только на установление такой ситуации, когда им принадлежала бы Волга и они могли бы говорить с позиции силы.
С этой второй осадой Симбирска есть одна серьёзная неясность, и она опять же связана с Шелудяком. По его показаниям выходит, что сначала «из Астарахани астараханцы с воровскими казаки пошли под Синбирск вдругоряд, и у них в то время был атаманом стрелецкой пятидесятник Онтошка Фёдоров да Ивашко Красулин» (никакого атамана Константинова Шелудяк не упоминает), потом он послал с Каченовским письмо, а потом «с ворами, с астараханцы, и с саратовцы» и т. д. пошёл под Симбирск. Однако в отписке Одоевского говорится, что убийство митрополита произошло, когда Шелудяк из-под Симбирска бежал уже обратно на Волгу, то есть получается, что Шелудяк был под Симбирском в начале мая. В выписи Разрядного приказа, сделанной в 1676 году (Крестьянская война. Т. 3. Док. 291), сказано, что Шелудяк и Константинов осаждали Симбирск вместе, то есть происходило это в июне. Документ 166 от 15 января 1672 года — «Сказка всяких чинов людям»: «И он, Федька [Шелудяк], угодник дияволь, собеседник Июдин, предав того архиерея на убиение, яко древний Июда, вместо сребереников обрадовался тому убиению ради невозбранного входа в Астарахань, пошёл с великою надеждою под Синбирск, хотел разорить без остатку, взяв с собою такова ж вора с Самары Ивашка Константинова». А тамбовский воевода П. Хованский 10 августа 1671 года сообщал в Разрядный приказ (Крестьянская война. Т. 3. Док. 132), что с Шелудяком под Симбирском было войско в восемь тысяч человек; почему в июньской грамоте Посольского приказа не упоминается ни о такой силе, ни о присутствии такой знаменитой личности, как Шелудяк? Решительно невозможно в этом разобраться. Может, Шелудяк ходил под Симбирск несколько раз.
Разин между тем приближался к Москве. Марций: «Он не достиг ещё города, когда навстречу были высланы две тысячи стражи, чтобы охранять его покрепче: они схватили его, надели оковы на шею и ноги и поставили под виселицу, возвышавшуюся прямо на повозке. За ним, привязанный цепью, шёл его брат Фролко, обвиняемый по тому же делу и тоже закованный, чтобы подвергнуться наказанию наравне с братом». В Москву прибыли 2 июня. Стряпчий Акинфий Горяйнов писал вологодскому архиепископу Симону[80]: «А ныне, государь, привезли к Москве донские казаки вора Стеньку Разина и с братом, и бояря ныне безпрестанно за тем сидят... А в город он везён: зделана ларь на четырёх колёсах, по краям поставлены два столба, да поперешное бревно, да над головою ево другое поперешное бревно; то он был на ларь поставлен, чтобы всякому было видно, а к брёвнам и к столбам был прикован. А брат ево был прикован к ларе на чепях, а шол пеш, а ноги скованы...» Путешественник Якоб Рейтенфельс (предположительно племянник личного врача царя Алексея Михайловича), находившийся в России с 1671 по 1673 год[81]: «...изменника ввезли в город прикованным цепями к виселице, на возвышении, точно в триумфальной колеснице, так, чтобы все его видели. За колесницей следовали беспорядочной толпой солдаты и пленники, улицы все были заполнены невероятным количеством зрителей, которых отовсюду привлекло из домов, одних — необыкновенное зрелище или негодование, а многих даже и сожаление».
80
Опубликовано в «Вологодских епархиальных ведомостях» (1867. № 20). Цит. по:
81