— Считать можешь?
Стёпка засмущался.
— Немного.
— Цифру «раз» знаешь?
— Знаю, — обрадовался Стёпка. — И веди и глаголь знаю, и добро…
— Постой-постой… Какое «добро»? Раз, два, три, четыре? Эти знаешь?
— Не-е-е… Таких не знаю. Аз знаю.
Стёпка показал один палец.
— Веди, — показал два пальца.
— Глаголь — три пальца.
— Понятно, понятно, — остановил его я. — А скажи мне, Стёпка, сколько будет если сложить «веди» и «веди».
Стёпка посмотрел на свои пальцы, пошевелил ими.
— Добро, получается.
— Добро-о-о… — задумался я. — А веди, веди, веди?
Стёпка снова зашевелил пальцами.
— Зело?
— Зело.
Мне с трудом вспомнился кириллический алфавит до буквы «хер» с лишними буквами: «фита», что между «и» и «ий», «кси», что между «н» и «о», и «черв», что между «п» и «р».
— Да, херня получается, — сказал я Стёпке. — Буду тебя другой цифири учить. Не азбучной.
— Какой цифири? Я ещё персидские знаю.
— Это, какие? — заинтересовался я.
— Йек, до, сы, чахар, пандж, шеш, хафт, хаш, нох, дах.
— А-а-а… Шеш беш? — вспомнил я игру в нарды, распространённую в корабельных и судовых кубриках и кают-компаниях.
— Что такое «шеш-беш»?
— Игра такая. Потом покажу. И как они пишутся, эти персидские цифры, знаешь?
— Знаю, — гордо сказал Стёпка. — Их персы на тюках с товаром пишут краской.
Он взял прутик и написал вертикальную палку, рядом палку с хвостом, потом палку с двумя хвостами, перевёрнутую на правый бок «з»…
— Понятно. Сложи эту и эту, показал я на «двойку» и «тройку».
— Пандж будет, — тут же ответил Стёпка и показал пять пальцев. — А «беш», что ты сказал, это так «пандж» по-татарски будет. Беш они говорят.
— Понятно, — сказал я, удивляясь Степкиным познаниям в арифметике. — А такие цифры, как: один, два, три, четыре, пять, знаешь?
— Не. Не знаю. Один знаю, а… другие похожи на персидские. До, чахар, пандж, шеш. На тех же местах стоят.
— Да. Они схожи. Это индийская цифирь, а Индия — это страна за Персией. Вот они и похожи. Индийскими цифрами в Англии считают. Знаешь англичан?
— Англичан? Кто же их не знает? Били тем летом их купчиков на Волге. Добрый хабар взяли. Но, как тот хабар считать надо, они не сказали. Потопил их тятька. Хе-хе-хе… Ты лучше песню напой, да танцевать научи. Цифирь я и так знаю.
— Точно! Знаешь! Молодец.
Я хлопнул «себя» по голому пузу, и стал выбивать ладонями ритм, напоминающий ритмичный и зажигательный танец «лезгинку». Под этот ритм и запел:
На горе стаял Казак. Господу молился,
За свободу, за народ, Низко поклонился.
Ойся, ты ойся, Ты меня не бойся,
Я тебя не трону, Ты не беспокойся.
Ойся, ты ойся, Ты меня не бойся,
Я тебя не трону, Ты не беспокойся.
А еще просил казак правды для народа
будет правда на земле будет и свобода
Ойся, ты ойся, Ты меня не бойся,
Я тебя не трону, Ты не беспокойся.
Ойся, ты ойся, Ты меня не бойся,
Я тебя не трону, Ты не беспокойся.
За людей просил казак чтоб их на чужбине
стороною обошли алчность и гордыня.
Чтобы жены дождались, и отцы и дети
Тех, кто ищет Правду-Мать да по белу свету
Ойся, ты ойся,Ты меня не бойся,
Я тебя не трону, Ты не беспокойся.
Ойся, ты ойся, Ты меня не бойся,
Я тебя не трону, Ты не беспокойся.
Для друзей казак просил да благословенья
чтобы были хлеб да соль
Во мирных селеньях
Ойся, ты ойся, Ты меня не бойся,
Я тебя не трону, Ты не беспокойся.
Ойся, ты ойся, Ты меня не бойся,
Я тебя не трону, Ты не беспокойсяю
Передав Стёпке управление руками — почему-то сложно было одновременно танцевать и выбивать ритм — я приступил к передвижению ногами. Лезгинку мы с ребятами танцевали не хуже лезгин. Потом, поймав песней ускоренный ритм, я перестал стучать по животу, а приступил к похлопываниям ладонями по коленям, пяткам и носкам, чередующимися с переступанием ног и вскидыванием рук вверх и в стороны. Этакий винегрет из лезгинки и казачьего пляса.
Через некоторое время Стёпка уже сам орал «Ойся» и исправно дрыгал и переступал ногами.
— Я вот тебе сейчас всыплю, «Ойся — не бойся», — вдруг раздался рык Стёпкиного отца. — Ты почто, стервец, всё стойбище разбудил?
— Так, тятька? Ярило уже встаёт, а вы всё дрыхнете! — весело вскрикнул Стёпка.
Тимофей оглянулся на солнце.
— Точно! Проспали, чай? — удивился Тимофей. — Что же ты раньше не разбудил, стервец?
— Ты уж определись, батька, за что ругать станешь, — сказал я и побежал на берег собирать рыбу.
А на вечернем привале Стёпка уже танцевал и пел по указке самого Тимофея. Причём, отстукивая ритм на небольшом, вроде шаманского бубна, барабане.