— Погуляйте в холле, я постараюсь немедленно подписать приказ.
Виктор Антонович без стука, без кивка секретарши нарушил уединение директора НИИ и опытного завода Анатолия Васильевича Труфанова.
— И кого ты мне только подсовываешь? — удивился директор, изучив «документик». — Карьерист, рвач, кляузник, неуч, грубиян, прогульщик и пьяница… Нет, такие мне не нужны.
Считая вопрос решенным, он полез за чем-то в стол, но Баянников хорошо знал своего шефа, знал, что шеф охотнее работает с людьми, чья репутация подмочена. С такими людьми Труфанов сворачивает горы, с такими людьми и Баянникову работать легче.
— Подумай, Анатолий, подумай… Характеристика — это еще не все, да она, между нами говоря, ложь от начала до конца.
Труфанов исподлобья, продолжая копаться в столе, глянул на него.
Медленно задвинул ящик.
— Парень-то ничего?
— Вполне.
— Потянет?
— Свободно.
— С народом управится?
— Запросто. Язык у него подвешен. Это тот самый Игумнов, который… — Баянников, по-дружески наклонившись, прошептал что-то в ухо директору Директор НИИ и завода смеялся редко, чувства утаивал, не позволял им выглядывать. Но когда ему напомнили уже дошедшее до него ругательство, он расхохотался.
— Так это тот? Ну, удружил, Виктор, ты мне… Такого матерщинника…
Ладно, бери.
24
По холлу, косясь на Игумнова, расхаживал Ефим Чернов, старший мастер цеха. В периоды междуцарствий он автоматически становился начальником, в эти месяцы завод выполнял планы. Баянников подвел его к Игумнову, познакомил.
Увидев, что новенький одних с ним лет, узнав, что Игумнов пришел с улицы, а не из главка, старший мастер погладил мушкетерские усы и предупредил:
— На нашей работе нужны нервы.
Когда подошли к заводскому корпусу, продолжил пояснения:
— Первый этаж — механический цех. Сплошная пьянь. — Указал пальцем выше. — Второй этаж — инструментальный цех и часть механического. Пьянь с вывертами. Третий этаж — тарный цех, гальваника и малярка. Сюда не ходи: измажешься. — Палец поднялся еще выше. — Твой, монтажно-сборочный. Здесь — все вместе взятое и возведенное в квадрат.
Цех походил на актовый зал обычной московской школы. Справа от входа кабинет начальника цеха, против кабинета — склад комплектующихся изделий.
Запах расплавленной канифоли чувствовался еще на лестнице. Блоки монтировали за длинными столами, рабочие сидели в белых халатах. Слева от прохода участок сборки, здесь легонько постукивали молоточками. Чуть подальше наматывали катушки трансформаторов. Правый дальний угол огородили стеною из оргстекла.
— Регулировка.
Чернов старался побыстрее увести от нее Игумнова. Тот же заупрямился.
За стеклом происходило что-то любопытное. Три регулировщика, демонстративно бросив работу, сидели на подоконниках. От одного к другому носилась худенькая девушка, каждому всовывая какие-то листки бумаги.
— Что здесь происходит?
Чернов объяснил вполголоса. Слегка обросший мясом скелет — это Лида Майорова, инженер-нормировщик. Занята же она тем, что пытается вручить регулировщикам нерасцененные наряды. А те прибегли к испытанной тактике.
Надо им, предположим, за месяц отрегулировать сто блочков. Цех работает неритмично, блочки в регулировку поступают за неделю, за десять дней до конца месяца. Блочки, приборы, вся продукция — опытная, твердых расценок на нее нет. Регулировщики покопаются день-другой с блочком. Майорова по затраченному времени определяет стоимость регулировки одного блочка. К концу месяца регулировщики выкидывают в день по пять — семь блочков и предъявляют к оплате наряды на сумму, позволяющую им купить мотороллеры. Конфликт обычно разбирается самим директором, составляется аккордный договор, ребята получат по три-четыре куска и довольны.
— И все? — Игумнов удивился, продолжая смотреть в регулировку.
Инженер-нормировщик рыдала в углу. Один из регулировщиков успокаивал ее.
— Эти шуточки мне знакомы. Пойдем.
Чернов успел раньше его попасть в регулировку и предупредить. Игумнов сел на место утешавшего Лиду парнишки, попросил принести любой блок из выпускаемой серии. Другой регулировщик, с неприятным пухлым лицом, сорвался со стула, бросился вон, поставил перед Игумновым блочок, улыбнулся мерзко и вежливо. Нормировщица навсхлипываласъ, посморкалась и села рядом. Вдруг она вскочила, затрясла кулачком:
— Фомин! Ты зачем принес недомонтированный блок? На нем же нет бирки ОТК!
Третий регулировщик поднялся, по-стариковски кряхтя. Он был очень красив и, видимо, фотогеничен, трудно сказать, кого из кинокрасавцев он напоминал. Этот регулировщик положил на стол другой блочок и, возвращаясь на свое место, произнес по адресу Фомина: «Сука!» — сел при полном молчании всей регулировки, водрузил ноги на пористую резину, покрывавшую столы.
Через час Игумнов продемонстрировал отрегулированный блок.
— Я выведу среднюю сумму вашей зарплаты и буду платить ее, предложил Игумнов. — При условии, что никаких фокусов с нарядами не будет.
Перед обедом комплектовщица принесла на подпись требования на сто ламп 6НЗП и четыреста метров провода МГШВ-0,15. Чернов не отходил ни на шаг от Игумнова, он выгнал комплектовщицу, показал, где что лежит в ящиках стола.
— Требования подпиши. В этом месяце должны по плану сдать четыре комплекта СУ — сигнального устройства. Сделаем же полностью десять, шесть припрячем на май. Провод, как видишь, необходим, хотя месячный лимит на него исчерпан.
Две недели слушал Виталий умные разговоры в конторке экспериментального цеха, он многому там научился.
— Зачем же так нагло работать, — поучал он теперь старшего мастера.
— Припрятывать на май… Припрятанное — значит, краденое. Будем договариваться с главным диспетчером, искусственно создавать нехватку каких-либо изделий, а недоделанные блоки процентовать по нарядам. Никакая комиссия не придерется. Понятно? Это будет называться заделом на следующий месяц.
— Монтажники взвоют, — усомнился Чернов. — Если будем процентовать на все девяносто, зарплата получится очень большой, бухгалтерия не пропустит. А меньше — монтажники законно возмутятся.
— Каждый блок закрепляй за определенным монтажником. Ему-то безразлично, сейчас он получит деньги или в следующем месяце, сумма-то не изменится.
— Ясно. Понятно. То есть так: ничего нового нет.
— Не понимаю…
— Я так и делаю… и делал.
— Так какого ж…
— Человек ты новый, кто тебя знает…
— Наряды и требования забери себе. Я инженер, и неплохой, займусь техническими вопросами.
— Так бы сразу и сказал.
Чернов выволок из стола начальника цеха половину папок и унес к себе.
За стеной равномерно, как машина, гудел цех, и это не позволяло сидеть бесцельно. Виталий нашел описание радиометра, прочитал, посмотреть схему его не удалось.
К Виталию влетел перепуганный Чернов:
— Виталий Андреевич! Не отпускай ты ее — Ритку Станкевич! Я не подписываю заявление ей на отгул, а она шепчет: «Отпустите, ради бога, что угодно за это сделаю, хотите — отдамся!» Не отпускайте, у нее два блока недомонтировано.
Не успела за ним закрыться дверь, как впорхнула сама Ритка Станкевич полы халата разлетелись, юбочка плещется у коленок, хитрое смазливое личико разъярено.
— Я говорю ему — отпусти! У меня дело, Виталий Андреевич!
— Не могу.
Она выслушала отказ, приоткрыв рот. Подошла ближе.
— Отпустите, ради бога. Хотите — отдамся! Только отпустите.
— Согласен. — Виталий пригладил волосы. — Отдавайся.
Ритка хмыкнула. Уныло посмотрела в окно. Медленно застегнула халат и ушла.
— Часто она такие номера выкидывает? — спросил, смеясь, Виталий у Чернова.
— Ежемесячно, у этой стервы нет ничего святого.
— Святое — это твоя невинность?