— Ее скорее. К ней тут многие подбивались — безрезультатно.
— Весело живете…
— Куда уж… Набрали красоток. Заметил — все одна к одной, на конкурс красоты посылать можно. Набирал Трайнин, первый начальник цеха, у него губа не дура, а до тебя здесь был Константин Христофорович Валиоди, не то узбек, не то грек какой-то… Одессит. Тоже любил окружать себя предметами роскоши.
Не-е, ты не подумай плохого, он свою жену на два батальона красоток не сменяет, оригинальный начальник…
Они стояли в проходе, говорили тихо. Монтажники и монтажницы справа, слесари-сборщики слева выжидательно поглядывали на них, прикидывали, что сулит им этот, по-видимому, важный разговор, что нового и необычного принесет с собой очередной начальник.
Чернов холил мушкетерские усы — это уже перестало вызывать раздражение.
— Мастер на сборке Яков Иванович Сараев, одновременно и диспетчер, бегает где-то по цехам, что-то вышибает… Диспетчером до него был Мишель Стригунов, умнейшая голова, но пил, как лошадь, выгнали по сорок седьмой, Баянников люто его ненавидел. Чтоб полностью просветить тебя, покажу еще одну… — Чернов не решился на слово, сделал паузу. — Технолог цеха Нинель Сарычева, не вздумай называть ее Ниной. Нинель Владимировна. Я, признаюсь, слабохарактерный парень, на меня можно надавить слезой и криком. Я поэтому перестал на нее жаловаться. Все запустила, не высыпается она, что ли…
Начнет составлять технологическую карту сборки — и бросит, и затеряет…
Вот она, кстати, проспалась, вылезла на свет божий… По сборочному участку прошла, кутаясь в шаль, невысокая женщина.
— Мерзнет, бедняжка, от безделья…. Муженек у нее работает в главке, а то бы давно вылетела отсюда.
— Вылетит, — обещал Виталий. — Этот пижон, который ноги на стол…
— Валентин Сорин. Он не пижон в смысле ног… Служил на тральщике, какой-то идиот не положил на пол радиорубки линолеум, а под полом машинное отделение, вот он и приучился поднимать ноги на стол. Мальчишка это Юра Крамарев, сосунок, но в радиотехнике разбирается здорово. Фомин муторный какой-то тип, спирт ему на руки не давай, через Валентина, тот поскромнее, не пьет…
— Тебе не кажется, что нужен еще один регулировщик?
— Давно кажется. Трудно найти. Голову надо иметь для такой работы и терпение, каждый месяц новые приборы, разработчикам наплевать на все, отправят схемы и думают, что усилители или еще что там работают, а усилители-то и не хотят работать…
Чернов рассказал много еще интересного и любопытного. В заключение спросил:
— Ну как, не откажешься руководить нами?
Ответил Виталий не сразу. Ритка Станкевич, истошно вопя, требовала справедливости, кричала, что не будет работать, пока не найдутся ее бокорезы.
— Наоборот, горю желанием.
Вечером появился мастер сборочного участка. Чернов подозвал его к себе.
— Яша, хозяин пришел. Скоро нам станет легче. Такого проходимца я еще не встречал, в институтах их теперь, что ли, готовят… Все знает, все тонкости, тот еще тип, с ним мы не пропадем, прогрессивку каждый месяц получать будем, на баб не падкий, выпить, видно, не дурак, кажется, нам повезло.
Яков Иванович, вдрызг разругавшийся со всеми мастерами первого цеха, протянул с облегчением:
— Пора уж…
25
Виктор Антонович Баянников сам привел нового регулировщика в цех и сказал Сорину:
— Валентин, это Александр Петров… Расскажи ему, чем вы здесь занимаетесь.
Сорин снял со стола ноги, Крамарев улыбнулся с детской приветливостью, а третий регулировщик, Фомин, воровато выглянул из своего угла и вновь скрылся.
Новичок, чем-то смущенный, был в драном свитере, только что полученный халат держал на сгибе руки, старался ни на кого не смотреть. Ему отвели место у крайнего окна.
— Чепухой занимаемся, — объяснил ему Сорин. — Как знаешь, есть четыре типа ядерных излучений: альфа, бета, гамма и нейтронное. Институт разрабатывает, а цех делает приборы для их обнаружения и измерения индикаторы, дозиметры, радиометры… Все они в сыром виде идут к нам, в регулировку, иначе — настройку… Ну, и попутно — усилители разные, рентгенометры. Понял?.. Как у тебя с образованием?
— Кое-что наскребется…
— Где до нас работал?
— Где придется… Выбор богатый.
До обеда Петров не работал. Получил приборы для настройки, монтажный инструмент. Сидел у своего окна с паяльником, прислушивался к разговорам.
Потом Сорин поставил перед ним блок.
— Усилитель, «Эвкалипт» называется, для врачей. Усиливает шум сердца.
Постарайся к вечеру сдать в ОТК.
— Ага, — сказал Петров и развернул принципиальную схему. Сорин стоял рядом до тех пор, пока не убедился, что новичок работает вполне квалифицированно.
26
Только далекий от производства человек мог решить, что все в регулировке совершаемое и концом месяца обозначенное плод чьего-то злого умысла или результат нерасчетливости, халатности.
Четверо регулировщиков предавались — каждый по-своему — краткому и вынужденному безделью. Их квалификация вне подозрений, они согласны работать днем и ночью, в конце и начале месяца, и, значит, не их вина, если три оставшиеся «Эвкалипта» не поддаются настройке. Ни угрозы, ни взывания к совести не пугали регулировщиков. Сорин курил. Во всем подражавший ему Крамарев на этот раз почитывал скромно журнальчик, потому что за спиной его сидел директор. Фомин спрятался в углу, он не любил попадаться начальству на глаза, он вообще не любил начальства, которое, по его мнению, жило глупо: могло на большие деньги пить круглые сутки, но не пило, обладало поэтому особым нюхом, чуяло запашок издалека.
Четвертый, Петров, размеренно шагал по комнате от окна к окну и негромко насвистывал мелодию — набор звуков, выражавших что-то бесконечно удаленное от того, что совершалось в регулировке. Мелодия шла на фоне пронзительного стрекотания самодельного гамма-индикатора. Настроил его Сорин очень тонко, и индикатор срывался на визг от лучей солнца. Сейчас оно уже зашло за дома, но «светил» институтский корпус.
Три широкополосных усилителя, окрещенных «Эвкалиптами», не поддавались регулировке, до конца месяца оставалось шесть часов, но в комнате говорили не об этом. Разработчик усилителей Дима Синников рассказывал своему однокурснику Игумнову о недавней женитьбе. Его начальник, вернее начальница, часто поправляя гребень в пышных волосах, объясняла директору причину рекламаций из Индии на заводские альфа-радиометры. Хлорвиниловая оплетка монтажных проводов понравилась тамошним муравьям, и они с удовольствием едят ее. К объяснениям прислушивался Светланов, начальник ОТК, по привычке переводя в уме дамскую дребедень на язык науки, преобразовывая эту болтовню в рецепты пропитки монтажа, в поиски нужных химикалиев. В сторонке безмолвно скучали те, кому положено в последние дни месяца позже всех уходить с работы, — оба мастера, заведующий складом готовой продукции, начальник бюро цехового контроля (БЦК), монтажник — этот для срочной переделки «Эвкалиптов», если потребуется.
— Петров! Ты прекратишь этот свист?
Голос директора тих и невыразителен. Как опытный военачальник, он, Труфанов, знает, что нервировать подчиненных накануне решительного сражения не следует. Петров, продолжая высвистывать, дошел до окна, выглянул, свист пропал в уличных шумах. Спугнутый директором Крамарев засуетился, включил «Эвкалипт», отошел к Сорину, позволяя всем смотреть на строптивый усилитель.
Низко загудел трансформатор, рыкнул и замер электромеханический счетчик импульсов, лампы нагревались… Вдруг счетчик завыл, черная стрелка равномерно и быстро забегала по циферблату. Крамарев щелкнул тумблером, выключая усилитель: все осталось прежним, усилитель самовозбуждался, «генерил». Точно так же взревел и второй усилитель, точно так же продолжал свирепеть и третий — его Крамарев не выключил. Под эту безрадостную музыку говорить о муравьишках невозможно, впору самому кричать на одной ноте с усилителем. Синников затряс головою, отказываясь этому верить. Игумнов еще утром указал ему на ошибку, на дефект во всех пятидесяти смонтированных «Эвкалиптах»: схема рассчитана неверно, усилители висят на грани провала в генерацию. Синников, снисходительно помолчав, выразился тогда примерно так: