О, сколько открытий может напихаться всего в один день!
Оказывается какой-то немец Дитрих из Ленинграда, тот самый, что, кажется, приватизировал какой-то винзавод, теперь ещё открывает шикарный магазин в Степанакерте и первая продукция вновь открытого асфальтного завода идёт на благоустройство вокруг него.
Под бункер заезжает КАМАЗ Радика. Он согласен прихватить и меня на объект, но только это будет после обеда.
Возвращаюсь в привратную контору, откуда все разъехались на перерыв, кроме бухгалтера (она же начальник отдела кадров) Арутюнян Жанны Артемовны. Оторвавшись от чтения романа, она делится со мной информацией годичной давности.
Год назад:
– бухгалтера получали по 18-22 тыс. драм (ну, и сколько еще подвернется);
– те, кто на лопате, по 30-45 тыс. драм (ну, и сколько еще подвернется);
– шофера по 25-30-40 тыс. драм (ну, и…).
Так было год назад, но, с учётом стабильности цен на бензин, вряд ли стоит предполагать наличие радикальных перемен в нынешних заработных платах.
В ответ, она спрашивает зачем мне вообще всё это.
– Статью написать – деньги заработать.
Сочувственно вздохнув, Жанна Артемовна ставит передо мной широкую пиалу яблок-скороспелок и тактично уходит в гулкие недра порожней конторы.
Яблоки вкусные. Перерыв долгий.
За решеткой окна на жаре, в пыли проезжей дороги, рабочие—не знаю чьей фирмы—таскают раствор носилками и устанавливают рафинадно-белые бордюры из пиленого мрамора; кладут придорожную опорную стенку.
Меня начинает клонить в сон. Чтобы не упустить Радика, перебираюсь додрёмывать в кабину его КАМАЗа…
На выезде, Радик притормаживает у снятых с петель ворот и в кабинку набиваются еще четверо попутчиков в одеждах по довоенным модам, и на той стадии жизни, когда приходится приспосабливаться к печальному факту нехватки передних (а может и ещё каких) зубов.
Подымаемся вверх по Экимяна и, не доезжая до конечной остановки маршруток, сворачиваем за лимонадный цех, к крайним девятиэтажкам.
А магазин, пристроенный к одной из девятиэтажек, и впрямь – игрушка. Словно собран из ярких лакированных блоков ЛЕГОГО.
Пока привезенная в кабине КАМАЗа бригада переоблачается в рабочие одежды, решаю (чтоб не торчать на солнцепеке) полюбопытствовать: какой он изнутри – это чудо торговой архитектуры.
Обогнув полосу свежеукатанного асфальта—дообеденная порция—захожу в аквариумную прохладу.
Здесь наводятся завершающие штрихи – на возвышении в правом углу зала пара мастеров наклеивают на пол ковроткань; уборщица промывает узорчастую кафельную плитку перед входом, а в центре—в лёгких пластмассовых креслах арабского ширпотреба—заседает совет директоров предприятия.
Один и впрямь отличается арийской белобрысостью (сам Дитрих или доверенное лицо?) и, повиливая взглядом сквозь очковые стекла чайного цвета, на чисто русском языке объясняется двум темноволосым девицам в своей любви к монументальному шедевру «Дедо-Бабо».
Прочие совещающиеся обмениваются краткими репликами на армянском: где и что надо ещё подбелить и подкрасить.
Моё появление тут не поняли, но минут пять терпели. Затем ко мне приблизился распорядитель плотного сложения, с толстыми развесистыми усами, и вполголоса пояснил, что тут заняты важным делом.
На выходе мне еще удалось взять эксклюзивное экспресс-интервью у подвернувшегося конфиденциального источника.
Магазину предполагается быть мебельным.
Называться он будет «ЛД».
Нет, аббревиатура никак не расшифровывается. Никак нет.
(Может «Любимый Дитрих»?)
А бригада уже в полной готовности. В ней на шесть человек:
– восемь лопат-совков;
– две трамбовки;
– одна пара рабочих рукавиц – на Валерике;
– две равняльные швабры;
– один ручной каток;
– две кепки: «аэродром» и синяя «американка» без опознавательных знаков – на Сарухане и Араме;
– одно ведро;
– две пары усов с проседью – у Сарухана и Ишхана Фараоновича;
– обувка – всевозможная: от комнатных тапочек на Асцатуре, до обрезанных по щиколотки кирзовых сапог на Валерике.
Радик подает КАМАЗ в указанное Арамом место и ссыпает первую порцию асфальта.
Дальше – просто: подходишь к пышущему жаром чёрному сугробу и вонзаешь ему лопату в бок, несёшь подхваченный асфальт за несколько шагов и швыряешь на общую полосу, где его спланирует Арам равняльной шваброй, а ты отходишь вспять к неубывающей чёрной куче, увертываясь от несомых над землёй лопат товарищей по труду; а солнце шпарит, как поднесенный к черепу утюг. И так – один сугроб…