— Очень приятно! — сказала Степанида, про себя усмехнувшись фамилии, — а что не так с электричеством?
— Нет-нет! Вы не поняли, — сразу начал оправдываться сосед, — пользуйтесь сколько угодно, никаких претензий!
Беспокойство охватило Степаниду, посмотрела она на крышу собственного дома, откуда тянулся электрический провод. Вот только тянулся он почему-то не к столбу, а к соседскому дому!
— Ах ты ж, Егорыч! Псина смердящая! — выругалась Степанида, вспомнив как Лукерья того называла, — провел свет, называется…
— Что? — не понял сосед и так и сяк, пытаясь заглянуть девушке в лицо.
— Э-это я не Вам! — заверила она его, — спасибо большое, что разрешаете попользоваться, это временно! Я сегодня же схожу в сельский совет, или куда тут еще принято и решу проблему с электричеством! — защебетала она. «Блин! Как пахнет от него м-м-м… костром, шишками…» Она зажмурилась, зубы сжала, все силы призывая. До боли в глаза заглянуть захотелось, по волосам провести…
— Что Вы! Мне даже приятно! — огорчился сосед, топчась на месте.
— И спасибо Вам за это! Очень рада была познакомиться… — а сама бочком-бочком в сторону крыльца отходит, губы облизывая, руки вспотевшие о джинсы вытирая.
— А… Вы не представитесь? — грустно совсем спросил сосед.
— Ох, да! Любимова Степанида Станиславовна! — выпалила она.
— Сте-панида Ста-ниславовна… — выговорил сосед, спотыкаясь на каждой букве.
— Вот такое непростое имечко, да! — согласилась она, уже с трудом говоря, — ну… всего хорошего! — и влетела в дом.
— До встречи! — донеслось до нее.
Степанида рухнула на пол прямо посреди коридора, руками за голову схватилась. «Мать родная! Тридцать три года скоро, а я как кошка мартовская! Надо ж, чтоб так прошибло!»
— Водицы студеной дать? — раздалось рядом участливо.
Ратный — военный
Глава 4
«Любить не люблю, а отвязаться не могу»
— Так, Лукерья, вопрос номер один, — проскулила Степка испив водицы, — лекарство есть?
— Ат чаво?
— Как ат чаво? Тьфу ты! От чего? От озабоченности кошачьей! — женщина бахнулась затылком об стенку, — я ж так долго не выдержу!
— Ну… есть средство… — протянула Лукерья, — но не сподобится тебе…
— А мне и так все это не нравится, ой, как не нравится… так что, колись!
— Спозаранку нагишом по лесу пробежаться… — вздохнула охоронница.
— Что? — просипела Степка, — совсем ку-ку, да?
— Я ж толковала, что не сподобится…
— Сумасшедший дом! — выкрикнула Степка и вскочила на ноги, — ни — за-что!
— Угу-угу… — донеслось следом, — не ты першая, не ты остатняя…
— Не серчай, хозяюшка, — пропела Лукерья, видя, как Степка уже битый час молча глазеет в окно и грустно вздыхает, — есть еще способы ослабить… притяжение…
— Слушаю тебя…
— Ну першее и самое действенное — гонять голяка! — Степка глаза закатила, — окромя этого, водой студеной обливаться, — Степанида скривилась, но промолчала, — скоромного не есть…
— Чего не есть?
— Так это, мясо, масло, яйца…
— Бли-и-и-н! — очень любившая покушать Степанида, совсем приуныла.
— Не употреблять алкохолю…
— Тьфу на тебя! — воскликнула Степка, — чем дальше — тем хуже!
— Не сквернословить!
— А это еще почему? Ты придумала! — возмутилась женщина.
— Ниче не придумала…
— Придумала-придумала! — пробасил Егорыч и захихикал.
— Доносчик! — прошипела Лукерья, обидевшись.
— А ты, Егорыч, тоже хорош! — вдруг вспомнила Степка, — зачем электричество у соседа воруешь? А?
— Так я это, барышня… — замялся Егорыч, — шоб… сэкономить капитал…
— Блюдолиз! — не унималась Лукерья.
— Колотовка! — в долгу не остался Егорыч.
— Да тихо вы! — встряла Степанида, — точно! Капитал!
— А шо, капитал? — в одночасье спросили Егорыч и Лукерья.
— Это вы мне скажите, а где Слагалицы брали капитал? А?
— Какой капитал? — это уже Лукерья, Егорыч видимо испарился.
— А такой, капитал! Деньги-тугрики! Жили за что? На работу ходили? — и как этот вопрос не возник у нее сразу. Женщина-то она была практичная. Привыкла, что деньги, пусть немного, но имелись.
— Так а пошто тебе деньги-то? — недоумевала Лукерья, — как в силушку войдешь и мы следственно тоже, то в еде надобности не будет. Хозяйство заведем, Крапивка подсобет, огородик, коровка…
— Ой не-не-не! — Степанида аж со стула вскочила, — я в огороде работать не умею, а коров так вообще боюсь! Ты что!
— Та я кажу — Крапивка подсобет!
— А Крапивка у нас кто? Здесь еще кто-то есть? — кажется конца краю сюрпризам не будет!
— Крапивка у нас огородница-господарушка! — защебетала Лукерья, — огородик у ней славный, ни травиночки, растёть все, аки на дрожжах! А молочко у коровки… м-м-м…
— Это типа как ты, только по двору? Это она кусты выкосила?
— Она, кто ж еще! С позаранку до ночи, работяжечка! — пела соловьем Лукерья.
— А если люди увидят? — Степанида выглянула в окно, но ничего такого не заметила.
— Нихто не узреет! Не боись! — уверила охоронница.
— А она меня слышит? — Степанида по сторонам поглядела, — видит?
— И видит и слышит! Говорить токмо не могёт! Она по-иному общается!
— Это как?
— Со временем почуешь. Она лаской говорит, чуйствами.
И тут Степанида почувствовала. Легкое движение воздуха, словно сквозняком из окна потянуло. Волос кто-то коснулся, по щеке ветерком провело. Вспомнила она этот жест! С детства раннего. Когда дольше всех детей спала, ее так дед будил. Или она думала, что дед. Волосы с лица уберет, в лицо подует.
— Ох! — на глаза Степаниде слезы навернулись, — так ты и есть Крапивка? — и в ответ снова в лицо подули и по волосам погладили. Женщина блаженно глаза прикрыла и понежилась под лаской, охоронницей подаренной. Словно близкий человек к груди прижал да по голове погладил, — спасибо тебе, Крапивка…
— Ладно тебе, не реви! — вырвала из сладкой неги Лукерья.
— Да не реву я, детство просто вспомнила, — Степанида вытерла лицо ладонями и решила сменить тему, — так, про продукты я поняла, но деньги, знаешь ли не только на пожрать нужны!
— Положим, на што?
— Да на тряпки! Помадки, кремчики! Да мало ли на что! На телефон новый, который Егорыч слопал!
— Простите, барышня… — вновь подал голос Егорыч, значит все-таки рядом, только отмалчивается.
— Да я не к тому, Егорыч! За свет опять же платить, интернет провести! Ремонт сделать! Я по вашим клозетам прыгать не намерена! — Степанида вышагивала по кухне и пальцы загибала. Застыла вдруг и говорит, — что-то нехорошо мне… — и рухнула на пол без сознания.
«Судьба придет — по рукам свяжет»
— Пришла суженная, пришла… — прокаркал старческий голос, — я тебе что говорила, не верил!
— Мать, я ее двадцать лет ждал! Конечно не верил! — раздался второй голос, красивый, с хрипотцой, — и сейчас до конца не верю!
Степанида почувствовала, что лежит на чем-то жестком и не может пошевелиться. Даже глаза открыть сил нет.
— А ты поверь! Привела все-таки судьбинушка Слагалицу твою распрекрасную… — и почему «распрекрасную» прозвучало так обидно? — Не проворонь теперь! — сказал первый голос, кряхтящий.
— Мать, я стар уже для игр этих, право слово! Что я, как дурак соревноваться буду, веники носить? Не мое это, не мое! — второй, красивый голос.
— Иш, старик выискался! А ты подними зад, будь добр и букетик прикупи, чай ручки-то не отвалятся!
— Ну букетик, это ладно! Но соревноваться с сопляками этими смазливыми, как прикажешь?
— А ты что, всех видал ужо?
— Не всех, пока четверых только! Как с картинки, один одного краше! — с досадой сказал второй, глубокий голос.
— А ты на их красоту не гляди! Бабы — они сердцем любят! Пошто сердцу краса? — нравоучительно сказала старуха.
— Такого монстра как я, даже печенью не полюбят! — и до чего отчаяния много в голосе том прозвучало, Степка аж вздрогнула.
— Так и шо? Снимаешься с женихов? — с тревогой прокаркала старуха.
— Снимаюсь! — горько, но решительно ответил, как видимо бывший жених.
— Ой дурак, ой дурак!
«Не надейся на авось»
И тут Степаниду окатили холодной водой. Она вскрикнула и очнулась. Села посреди дедовой кухни, по сторонам смотрит, понять ничего не может. Откуда вода, что за голоса? И потом как расплачется!