С этими словами он нырнул вслед за дочерью в кибитку и запахнул полог, больше не оглянувшись.
— Трогай! — донесся до меня его сиплый голос.
Ямщик разобрал вожжи, гикнул, и лошади с места рванули рысью.
Признаюсь, мне было грустно смотреть им вслед. Но, вернувшись в дом, я почувствовал облегчение.
В прихожей стоял Семен. По его виду я сразу понял, что он чем-то не то удивлен, не то взволнован и хочет поделиться со мной, но видимо, не решается.
— Ты что, Семен? — спросил я.
— Да нет, я вообще-то ничего, — сказал он. — Я только хотел сказать, что Гришка целковый-то мне отдал.
— Неужели? — удивился я.
— Вот тебе крест святой, — перекрестился Семен и посмотрел на меня с видом победителя.
— А, — понял я его радость. — Ты хочешь сказать, что божья воля проявилась!
— А то как же, — кивнул головой Семен.
— Ну, стало быть, заработал где или украл, — сказал я. — Может, отдал просто по совести и без всякой господней воли.
— Нет уж, барин, — покачал головой Семен, — так он не отдал бы. Уж я этого Гришку знаю.
На третий день рождества я к девяти часам утра был обязан повесткою явиться в здание дворянского собрания, где прибывший из Петербурга сенатор должен был ознакомить нас с задачами нового суда.
После заседания я встретил в коридоре Костю Баулина, который, как оказалось, давно приехал и дожидался меня. Костя сказал мне, что труп Правоторова эксгумирован и теперь находится в помещении анатомического театра, где я и могу произвести обследование вместе с медицинскими экспертами.
— Ну что, — спросил я по дороге. — Нашел что- нибудь интересное?
— Кажется, — усмехнулся Костя.
— Что именно?
— Приедешь — увидишь.
Анатомический театр представлял собой довольно большую залу с окнами, закрашенными до половины белой краской, на которой какие-то любители заборной литературы из студентов нацарапали свои имена и всяческие изречения. Посреди залы и у стен стояло несколько столов с тяжелыми мраморными крышками. На столах лежали трупы людей, обезображенные смертью и скальпелем студентов. Костя подвел меня к столу, на который я сначала не обратил никакого внимания. Там лежал скелет с налипшими на нем остатками разложившихся мяса и кожи.
— Вон он, твой извозчик Правоторов, — сказал Костя.
Со смешанным чувством грусти и омерзения смотрел я на эти жалкие останки.
— Что-нибудь видишь? — спросил Костя.
— Ничего интересного, — буркнул я.
— Следователю надо быть наблюдательней. Обрати-ка внимание на носовую кость. — И он протянул к носу скелета мизинец с длинным, остро отточенным ногтем.
Я глянул и ахнул. Носовая кость была сломана. Сейчас проявилось то, что не видно было при осмотре живого Правоторова и при осмотре его свежего трупа. Вот что значит эксгумация! Иногда она бывает гораздо полезнее осмотра свежего трупа.
— Ну хорошо, — сказал я. — Я вижу, что носовая кость сломана. А что нам дает это сведение?
— Видишь ли, перелом этой кости довольно часто ведет к воспалению мозга. Если кость была сломана в драке, то картина болезни, приведшей к летальному исходу, становится более очевидной. Не так ли?
— Да, но каким способом можно установить, что она сломана именно в драке?
— На таком утверждении я бы не решился настаивать, но что кость сломана за несколько дней до смерти, сомнений нет никаких.
— Почему ты так думаешь?
— Потому, что если бы она была сломана раньше, то здесь должны быть выраженные признаки срастания кости. Это было весьма ценное сведение.
— Можно ли эту кость сломать кулаком?
— Вряд ли, — покачал головой Костя. — Для этого надо обладать нечеловеческой силой. В данном случае… вот посмотри… видно, что кость не только раздроблена, но даже как бы надрублена. Видишь эти следы?
Прямо из анатомического театра я отправился в участок на Ново-Комиссариатскую улицу.
— Очень хорошо, что вы пришли, — сказал уже знакомый мне пристав. — Перстенек ваш найден, он, действительно, оказался у столяра, чинившего мебель. Этот сукин сын хотел его продать, но, не найдя покупателя, отдал сынишке, и тот с ним играл.
С этими словами пристав открыл ящик стола и достал из него перстень, завернутый в кусок старой газеты. Это был большой чугунный перстень с приклепанным к нему чугунным же цветком с загнутыми лепестками. Может быть, именно следы этих лепестков и остались на носовой кости Правоторова.