Похуизмом
[Тонким, лирическим].
Её Величество
Цитирует Губанова, Бродского, Веню Дыркина.
Этакая Настасья Филипповна нашего времени.
[В Москве 15:15].
Мне бы Каренину,
Чтоб за любовь – под поезд.
А этой море по пояс,
Можно не распинаться.
Можно не расплатиться.
Та ещё птица.
Сидишь-куришь-думаешь: "Не запасть бы," –
Уже запав.
У неё любимая из забав –
Позволять целовать запястья,
Улыбаясь то ли застенчиво, то ли цинично –
Погранично.
По московским пробкам возвращаешь её домой.
Она ненавидит пробки. Исключение – от асти.
Особенная женщина, которой [в принципе] не дано
Говорить "прости",
Испытывать раскаянье.
Интересно, кто-нибудь видел, чтоб она растаяла,
Чтоб в глаза заглядывала, держала за руку, не отходила?
"Ундервуд" кончается в динамике,
Начинается в статике,
И новорождённая тишина возникает между нами, как
Третья необходимая.
Рулишь-куришь-думаешь: "Неужели на таких женятся?"
Успокаиваешь себя: "Банальное притяженьеце,
Ничего серьёзного".
Входя в поворот на ста десяти, бросаешь взгляд:
Она спит. Родная. Трогательная. Не стервозная.
Не блядь.
И такое счастье зарождается внутривенно.
Что хочется целовать воздух, каждый выдох её наследующий.
С моих слов записано верно.
Дата, подпись.
– Следующий!
Потому что
Словно мы всуе станем одним глаголом.
Татьяна Ткачева-Демидова
потому что мама в ночь
потому что небо в голос
потому что я точь-в-точь
непокорность недогордость
потому что он декабрь
повивальный пуповинный
потому что стиш дикарь
недоношенный с повинной
потому что возраст шах
потому что проще матом
выражать и возражать
тем кому не прощена ты
потому что допьяна
перенеженно жестоки
подбирая имена
переманивая [в] строки
потому что тает смысл
там где вера истончала
потому что да есть мы
ради Бога и начала
Всегда
[не стихи]
Мальчишки изменяют номера мобильных, удаляются из qip'а, демонстративно тешатся экипом, блядями, у которых буфера в два раза больше наших. Поостыв, мальчишки режут бутерброды, вены. Мальчишки жгут сцепления и фены, а также наши фото и мосты. Заводят не собаку – так гастрит, носки без пары, страха и упрёка. Играют жертв, чтоб новая дурёха спешила приутешить, обострив тем самым неспособность долюбить единственную – статусную суку. [Её попробуй, милая, срисуй-ка. Не можешь – исцеляй недоебит, а в душу опрометчиво не лезь, не бейся в заколоченные двери. Они закрылись в прошлом – ноябре ли, апреле? – на себе поставив крест.] Мальчишки верят в силу коньяка и разума, который носят в плавках. [Какой там разум, ха! – обнять и плакать.] Мальчишки не умеют намекать. Мальчишки не способны проиграть легко и идеально – как на скрипке. Понты бесценны. Идеалы хлипки. За дождиком в четверг обычно град. Мальчишки не признают [и пускай], что тщетно нас из памяти стирали. Но исходя из принципа спирали, фатально, предсказуемо, слегка банально [факт!] – по собственным следам, едва зажившим лбом – о те же грабли [не надо быть пророком, крибли-крабли] мальчишки возвращаются. Всегда.
:)
Здесь в мужчинах ценится война
Здесь приравнен ветер к свисту пуль,
Яростно высасывая пульс
Дважды бронированным камазам.
Стёклам поклоняется бетон.
Город окровавленным бинтом
Наживую с пропастью повязан.
Каждый шаг впивается в судьбу,
Словно провоцируя Судью
[Участь красной карточки валентна].
Выбором пристанища вольна,
Здесь в мужчинах ценится война,
В женщинах – скорей, послевоенность.
Улицы зияют немотой.
На плечах балконов не манто –
Плюшевые братья моногамий.
Каждому – посмертную медаль.
Гильз слегка обжаренный миндаль
Хрустко раздаётся под ногами.
Летопись конца – плакат, плакат.
Солнце зависает в гамаках
Чернобоких птиц-аэростатов,
Донельзя исклёванных борьбой
Высших сил, не властных над собой,
Сбившихся в кармическое стадо.
Будь ты царь, пророк или джедай,
Бога за углом не поджидай
Без противоядия от смерти
В городе урановых вагин,
Чей пароль ложится на логин,
Как на дзот, взорвав аплодисменты.
Здесь порог рассвета – болевой.
Нахер я придумала его
На служебном выходе из ада,
Город с антрацитовым лицом,
Чтобы возвращаться каждый сон,
Вечная его Шехерезада.
Чувство дождя
Мне нужен дождь, мне так невыносимо нужны его бегущие слова.
Кот Басё
С утра опять неистово лило, испытывало улицы, навыхлест, а пузыри [огромные, на вырост] укачивали лужи – поделом. Тревога! Этот дождь сошёл с ума, анафемой грозя ещё в прологе, стучался в окна, обивал пороги, несчастный, сам себя не понимал. Отчаянный поток бросался с крыш, впивался в рельсы – зло, до первой крови. Трамваи шли на ощупь, как герои заслуженной компьютерной игры. Был город пуст, сюжет незавершён, простужен Бог, случайный образ тесен. А мы ошиблись с выбором профессий. Но радуга явилась нагишом, бессовестная, выгнулась в спине, как купол вопросительного знака, и вывернула рифмы наизнанку, тем самым доказав тебе и мне, что мы дождю родные – сын и дочь, нас бережёт его слепая бездна. А значит, наше право – безвозмездно и навсегда дарить друг другу дождь.
Шибари
Я напишу тайком. Я не готова явно, чтобы спросили: «Яна, это сейчас о ком?»
Искренность. Год шестой. Время наводит порчу на безупречный почерк – мнимое божество требует новых жертв, образов и подобий. Вот они, на потоке, свежие, неглиже. Выбери и сшивай – белые нитки в моду лезут, не зная броду, к драпу и кружевам. Экие молодцы! Швы – мастерам на зависть. Мне бы ещё сказали как убирать концы в воду, которых две – мёртвая и живая. [Это секрет шибари.]
Он открывает дверь:
– Детка, отсыпь и мне. Вот ведь тебя контачит! –
Я не могу иначе. А на его ремне пряжка из серебра – как оберег – не роскошь.
Он из моих набросков. Я из его ребра.
Цепная манту
Нарезка "сейчас и здесь" у памяти нарасхват. Ему без неё пиздец, а ей без него Москва. Ему без неё труба, а ей без него рояль. От чтения по губам до чтения по ролям ломается микрофон, как девушка без весла. От первой до мировой смирительная весна затягивает узлы воронками запятых. Пусть рифмы ещё малы, им крыльев не запретить. Апрель попадает в цель, не стой под его стрелой. В одной из апрельских сцен открыта, как перелом, она прорастает вглубь, в глаза, в неземную синь, как бабочку на иглу, сажает его в такси и учит терять лицо, разумное пресекать, она добавляет соль его смоляным вискам. В основе цепной манту заложен условный знак: из готики в наготу кодирует их весна, разматывает в строку из коконов немоты. Он просит её: "Паркуй капели, туши зонты, подписывай приговор и заново убивай..."