важное влажное блажное сплошь задротство
дурь чередуется весело скучно сучно
этика это последнее что насущно
если бы вот бы когда бы куда бы кто бы
суть сослагательных лихо выходит в топы
всё повторяется просто меняет оси
координат ордена за динамо носят
щедрые женщины видишь мне тоже дали
впрочем для счастья хватало одной медали
маленькой медной за глум над невинным словом
буквенный будда забудет что будет сломан
Путевая
Непутёвая. Путевая. Дальним светом, косым лучом ниже совести поддевая, в акварелях она течёт, обтекая влюблённый город, осуждённый за свой минор. Вьёт капканы для тех, кто скоро в этой плоскости временной ляжет линией, обесточен [запятые давно не в счёт].
У апатии адрес точен.
Рюмкой выплеснув за плечо наболевшее, наносное, новым мальчикам нужен дрейф, чувство похуя [полостное, чем безумнее, тем щедрей]. Каждый мальчик_в_душе_воронка занимательно уязвим, если стержень мужского рода проверяется на извив. Парно вспарывая пароли, кровью капая на логин, каждый мальчик систему троллит драмкружково раздав долги.
Сколько сказочке не писаться, сколько буквами не пляши, время требует компенсаций, время крошит карандаши, сорит грифилем над стихами с обнажённого потолка.
Тут апатия настигает, и захлопывает капкан.
Выпусти голос
Нику Туманову
мальчик, когда до краёв ты строку наполнишь тем невесомым, сливающим воедино всё и ничто, я уже не приду на помощь, как секунданты приходят на поединок, место своё (без)условно обозначая справа [а может быть, слева] возможной смерти.
волны поднимутся в чашке с вчерашним чаем.
кто он такой, кто посмел нас представить вместе, чтобы смотреть как вместе мы одичаем?
мальчик, бумага податлива, я – нисколько, если сомнения множатся и плодятся. я не привыкла себя очищать от корки, холя своё фамильное негодяйство [мама была такая же в двадцать с чем-то]. впрочем, для нашей маленькой зарисовки это не важно. твоё промедленье тщетно.
и почему-то хочется о высоком [о колокольне, давшей обет молчанья], стоя на крыше, где тают следы в гудроне.
ты мой пароль к одиночеству. изначально. выпусти голос, а эхо его утроит.
но не бывает эха у нелюбимых.
Ты происходишь
...я приходил молитвами воскрешённый и продолжался в ярости поцелуев.
Ник Туманов
ты происходишь сквозь воду, огонь и фетиш, чтобы взорвать пустоту на отметке "финиш". каждый вопрос, на который слегка ответишь и беспощадно звуком ополовинишь таинство мысли, тревожное предвкушенье, я разберу на поводы и причины. мы потерялись в синонимах. неужели всё потому, что отныне неизлечимы, неуличимы в первой потере права не возвращать отобранное ночами?
кони устали, и близится переправа через слова, которые умолчали.
боги снимают нимбы и шепчут: "браво!"
тише, хороший. здесь выживает образ маленькой суки. космос – в её деталях. здесь бесполезны карты таро и компас. просто однажды восходит со дна "титаник", чтобы запомнить и прокатить верхом нас.
Доминанта
Переигрывай, доминируй, доводи его до минора, доводи его до винила. Будь жестока и невиновна в том, что он подставляет лица и не жмурится от удара, если плеть начинает злиться, с вдохновением солидарна, прорисовывая джедая в блядском мальчике на коленях. Время тянется, выжидая, чтобы контуры заалели, соблюдая его провалы – игры с памятью отреченья. Даже нежность слегка кровава, если жить вопреки теченью и избавиться от ванили. А потом не бывает страшно. Ваши импульсы так фонили, что вставала седьмая стража перед вами за полчаса до точки выбора, за которой невозможно закончить с садо – самой лучшей из окантовок единения плотской сути. Проще мёртвым, закрыв глаза, быть.
Из одних вырастают суки, из других вырастают сабы.
Ад не нуждается
всякому слову по праву дана расплата.
Ник Туманов
я ощущаю тебя как данность. как наваждение. как лекарство. это другим на тебя гадалось, чтоб от бессонницы отвлекаться. это другим по тебе болелось, маленьким женщинам вне рассудка [детская яростная валентность правилам логики неподсудна]. я же иначе смотрю на вещи, каждое слово твоё надрезав, чтобы у старых и у новейших горькие смолы текли на срезах. я отпускаю тебя тебе же – яблоко яблоне, рану ране. ад не нуждается в потерпевших от неумеренного сгоранья. мальчик, которому мало маний, ты априори необретаем, даже носивший меня в кармане, где атлантиды равны китаям и заполняют моря и реки. твой указатель ещё не сломан, помни, что главное в человеке – это попытка родиться словом.
Пока мы спали
мне бы начаться в тебе сначала...
Ник Туманов
то, что однажды во мне зачато, выберет время когда начаться. это случайный билет на чартер. чартеры в осень летают часто – за вдохновением на изломе [сам выбираешь: пера ли, шпаги]. суки крылатые. повезло им. но не об этом.
пока мы спали, маятник бился в экстазе насмерть, стрелки на диске менял ролями. где-то за памятью был не назван, не зафиксирован, не проявлен общий диагноз – один-единый. вряд ли мы были к нему готовы, разумом ждущие середины, только бумажной, а не голдовой, но обоюдно необходимой.
если однажды заснуть тигрицей, то на рассвете приснятся джунгли. я просыпаюсь, и счастье длится – каждой строкой, по нему дежурной. словно молитва, дробясь на титры, мчит по периметру кинозала. не тормози его, не датируй.
спи, чтобы я о тебе писала.
И придут зонты
Забредать в себя походами без ночёвок,
Если память пытается выгореть/полинять –
Это так же потрясающе, как Ткачёва,
Читающая меня
На пятнадцатом этаже, где низложен город
За окном, и раскрыт портал, выдающий рок.
Там никто не крикнет в спину: "Держите вора!" –
Если я шнурок
Продеваю в небо, чтоб выносить на запястье,
Разрешить родиться облаком на ладонь.
Я не знаю, что бывает для нас опасней:
То, что было до
Или то, что настаёт, настигает после
[принудив отдаться слову с приставкой "на"].
Я ещё боюсь смотреть, как стирает осень
Имена,
Как полощет ливнем, плохо скрывая ярость,
Доводя до чужой, до кипельной чистоты.
Но потом, конечно, окажется: зря боялась.
И придут зонты.
Вытри рассвет с винтовок
Нет ничего святого. Нет ни одной святой.