Вытри рассвет с винтовок, туго перебинтован кадровой запятой, маленькой и стерильной. Пусть наступает мир. Солнце из пластилина. Стереоистерия – взрывы забытых мин. Всё подлежит пробелу. Всё, что под ним лежит. Флаги приходят в белом и конфискуют бегло мёртвые падежи. Звёздная хворь погонам стала почти мала.
Наша война спокойна. Наша война покорна.
Наша война могла сделать тебя взрослее, сделать меня нежней.
Август уже расстрелян, а потому острее необходимость в ней – в осени – новой крови, чтобы она текла, в осени – новой кровле.
Поздно включать героя, если твоя игла яростно просит ломки, в женской руке дрожа. Нашей войне неловко. Пишутся эпилоги и изменяют жанр.
Чувство осени
Мы обретаем друг в друге голос.
Соприкасаемся в точке "Осень".
Лина Сальникова
зная, что я не первый из приходящих следом...
Ник Туманов
Чувство осени – предвкушенье.
Чувство осени – привыканье.
Ты нуждаешься в акушере, чтоб, из осени вытекая, появиться на свет любимым, поцелованным ею в темя. Клёны сплёвывают рубины, обнажаются перед теми, кто не в теме и в теме – равно, перед близкими и чужими. Осень дьявольски толерантна, принимая тебя в режиме ожидания. Выбирая, как отдаться твоим печалям телефонными номерами, что годами не отвечали, но внезапно решили сдаться почему-то.
Не потому ли, что захочется грязных танцев тем ассолям, что не тонули под кровавыми парусами занавесок в ночных притонах, чтоб они позвонили сами и молчали совсем не томно, но тревожно и нестерпимо, а минувшие их мужчины собирались и вместе пили, если водке не разучились.
Имя осени – непостижность.
Имя осени – непременность.
Ты, естественно, упростишь и перекрестишься – отгремело.
Только длится полёт вороний, если небо накрыть стаканом. И стихи, если их хоронишь, в подреберье тебя толкают. Разбирают тебя по лицам, по местам тебя разбирают, на бумагу хотят пролиться, непростого чего-то ради. В них довольно прекрасных леди, длинноногих и красноротых, но, увы, ни одна не едет до случайного поворота. Эти женщины бесполезны, обесценены в номинале для историй твоей болезни.
Осень знает: нужна иная.
Осень просится в содержанки, не сдаваясь и не взрослея, оставаясь в конечном шаге от единственной и последней.
Приворотное
клевер следы повяжет на узелки и петли
тот кто уже не важен псом сторожит ворота
пламя с ладони лижет
и не бывает ближе
в мороке безбородом в самой его купели
этого приворота
не перебить цепями
не перелить водою
молодец мой неволен
молодец мой не воин
я развожу руками вижу его в колодце
водит его тропинка водит изводит тихо
в лунах не зря топила не молоко а лихо
ворона отпускала
всё-таки отыскала
сказано да свершится
сказано да начнётся
лунная высь качнётся
звёздами забросает
вымолит голосами
молодца из колодца
тропка его плутает не прекращает длиться
тропка его неволит прямо ко мне выводит
если приляжет силы взять от сырой землицы
я начинаю сниться
и над его кудрями были и небылицы
и без меня не пьётся
и без меня неймётся
долго ли далеко ли
прячу глаза в колодец
но никого не вижу
словно сгустились воды
а обернулась – вот он
сказано да настало
сказано да явилось
ныне ему здесь место
рядом со мной
и только
Разводным ключом
Эта игра в начале кажется холостой.
Татьяна Ткачева-Демидова
Та, что рискнёт казаться, не обещает быть. Память её глазаста. Не предлагай полцарства, не поступай в рабы. Длинная цепь свиданий в этом аду дика. Ближний горит за дальних. Страсти горизонтальны, прочее – вертикаль. Страсти обетованны. Как объяснить ещё, если забинтовали смирными рукавами ночь, а она влечёт. Чётками междометий губы стирает вхлам. Важно себе пометить – тут пригодится медик, тот, кто отыщет клад, вскроет грудную клетку [финт разводным ключом]. Чувства взрослеют к лету. Осень же вносит лепту – пробует на крючок и проникает в область нежности, травит кровь. Вы прокололись оба. Если покинешь образ, дверь за собой закрой. Если решишь остаться, пластырем залепив кровное святотатство, лёгкой тоской потаскан, можешь нажать "repeat".
Москва сентябрь
Стены вокзала меня скачали прямо из папки "Москва_сентябрь".
Он позвонил и сказал "скучаю", долгому выдоху посвятя
Всё, что не смел обернуть словами, всё, что не смог обнажить и взять.
А за окном поезда сновали, было дождливо, темно, нельзя.
Классика жанра, когда молчишь и пробуешь паузу, измельчив
Самого сложного из мальчишек, самого слабого из мужчин
На занимательные детали. Женщинам нравится расчленять
Тех, чей диагноз и так летален. Девочкам нравится причинять
Эту неловкость, которой равных не предусмотрено. Мы молчим
Жанрово, образно, панорамно – универсальные палачи
Пройденных вброд.
Развивалась осень в качестве драмы. Вокзал немел
Из солидарности с отголосьем странной молитвы по тишине
[новая версия – для айфона]. Я представляла, как Он курил,
Хмурое небо с его балкона, ржавые клёны – поводыри
В первое общее, чашку с чаем, тёмную куртку не по плечу.
Женщины очень легко прощают. Тех, на кого не осталось чувств.
Условно защищённые
[для узкого круга лиц]
Нас не уносят ветры – нас держат крыши. Мы, в свою очередь, держим стакан и слово
За идиотов, которых не будет ближе, если сентябрь подозрителен и неловок.
Нас, безусловно, глупо не опасаться – пальцев в переплетении, губ в игристом.
Осень – такая девочка – леди Санса – просто мечта любого авантюриста,
Но без автографа Мартина на форзаце.
Путаясь в образах, сложно казаться проще, сложно писать доступно о запрещённом.
Это как будто прятаться в богороще и ощущать условную защищённость,
А представлять толпу, палача и площадь.
Город у нас в раскладе всегда крестовый, осенью опалён, потому опален.
Каждый, кто был вдохновением арестован, перебирая струны случайных спален,
Знает его значенье в игре престолов.
Всё, что могло случиться, уже случилось. Произошло, исполнилось, наступило.
Камера вышла в утро – собрать лучистость, так за чумой выходят во время пира.