Комментарий к I. Гипотеза
Для лучшего понимания сюжета фанфика желательно ознакомиться с источниками, рассказывающими о таком событии, как Мултанское дело. Это процесс над группой крестьян-удмуртов из села Старый Мултан Малмыжского уезда Вятской губернии, которые обвинялись в ритуальном убийстве — человеческом жертвоприношении языческим богам. Также приветствуется изучение других событий, связанных с этим делом.
POV Вятки (Кирова).
Я давно перестал бояться крови. И своей, и чужой. Я прошел через столько боев, что стало уже почти безразлично: ранен я или кто-то другой. Я привык к ее цвету и запаху, принял ее как естественную жидкость, наполняющую наш организм, словно сосуд. Кажется, я даже перестал ощущать боль от большинства ран. Так бывает, когда они столь часты, что становятся обыкновением…
Веселое было время, не иначе. Менялись поколения людей, создавались и разваливались государства, и мы, стремясь идти в ногу со временем, добровольно попадали в этот удивительный водоворот событий.
Я даже не понял, как все затихло. И не помнил, когда. Как будто щелчок в подсознании — и вот она, мирная жизнь: империя, губернии, охота и торговля, народные промыслы… Как будто и не было ничего в прошлом, как будто и не было его самого.
Однако, даже сейчас, спустя много-много лет с тех старых событий, я все еще не боюсь крови. Точнее, не боялся. Одно недавнее происшествие изменило все…
Случись подобное тогда, в бурные годы, никто бы не придал значения. Сейчас же, когда любое маленькое событие может переполошить всю тщетную старающуюся вылезти из осточертевшей обыденности округу, переполошить всю, уже начавшую распадаться империю, любая лишняя капля крови поставит любого в центр внимания и будет использована в корыстных целях различных групп людей и олицетворений.
И, по иронии судьбы, эта капля упала именно на мою территорию…
10 мая 1892 года. Окраина г. Вятки.
Началось все с приезда Ярославля. Хоть он чисто биологически и был самым близким для меня человеком в семье, отношения с ним были все равно довольно… своеобразными. Причина этого крылась еще в глубоком детстве, когда в моем характере ярко проявилось бунтарство[1], а он так и остался паинькой и постоянно во всем слушался отца. С первого взгляда это, конечно, было похоже на обычный конфликт переходного возраста, выбор жизненного пути, но… Думаю, следовать идеалам семьи так, как делает это брат, весьма глупо, а местами даже и совсем смешно. Иногда со стороны это даже выглядело как заискивание перед Новгородом, но я-то знал, что Ярослав на самом деле сам всегда был таким.
Всегда таким. Даже сейчас. Весь из себя такой правильный, чистый — помыслами и поступками, душой и телом — кажется, что и придраться-то не к чему![2] Но я всегда находил какие-либо поводы, чтобы подколоть его, так уж меня бесил его образ жизни. Вспомнить хотя бы то, как я застукал этого чистюлю в кустах с его бабой — о-о-о, да я до сих пор при случае припоминаю ему это, от чего он так забавно кривится и шикает на меня.[3]
Говорить о том, что его приезд меня обрадовал, было бы в корне неверно. Наша семья вообще довольно редко собирается вместе, а уж я так и вообще стараюсь особо не присутствовать на общих банкетах, собраниях или праздниках, и плевать мне, что там по этому поводу скажет отец или кто-то еще.
Я независим, и жизнь свою я всегда строил сам. Изгой? Скорее нет: родственники вполне регулярно выражают желание видеть меня в своем кругу, но меня мало радует такая перспектива. Буду честным: я прекрасно живу без них, а они — без меня. Тогда зачем что-то менять?
И вот поэтому-то приезд брата и был для меня большой неожиданностью. Но еще более неожиданной для меня стала его причина.
Бесило также и то, что Ярославль выразил желание остановиться у нас дома. Нашел себе бесплатную гостиницу, называется! Можно подумать, я прямо очень хотел его у себя видеть!
Но отказать я все же не смог.
— Не пойми меня неправильно, Кирилл, — в очередной раз перезастегнув свой пиджак, говорил Ярослав, заканчивая полуденную трапезу в моем доме, — в Синоде обратили внимание на положение православия в твоей губернии…
— Так во-от какая нелегкая тебя принесла! — Я хмыкнул и отпил свой минуту назад заварившийся чай. — Я же знал, что так просто ты здесь не покажешься. И что конкретно не устраивает нашего дорогого Петеньку?
— Например то, как ты ведешь миссионерскую деятельность. Точнее тот факт, что ты не ведешь ее совсем, хотя ответственности на тебе больше, чем на других: не с каждым рядом живет нехристианское олицетворение. — Выдержав небольшую паузу, брат продолжил. — В записях Синода, как оказалось, числится слишком малое количество православных относительно всего твоего населения. Вот уж не знаю, кто решил поднять все это именно сейчас, но факт есть факт: мне поручили с этим разобраться. К тому же, ты, как-никак, относишься к правящей семье, и оставлять эту проблему нерешенной — значит давать повод людям усомниться в силе существующей власти.
— Ага, и поэтому ты будешь исправлять эту ситуацию, я правильно понимаю? — Я усмехнулся. — Да прекрати уже теребить свою одежду, идеальнее ты все равно выглядеть уже не будешь! — Поморщившись, я снова уткнулся в свою чашку.
С чего он взял, что я позволю ему хозяйничать на моей территории? Только с того, что наш дорогой братец-император так сказал? В любом случае, я не позволю ему тронуть Аркашу, даже если он что-то против него и будет иметь.
— Слушай. — Я посмотрел на него в упор. — Мне, в общем-то, все равно на политику, на империю, на статус нашей семьи в ней. Когда-то я ушел из дома, и с тех пор привык жить сегодняшним днем, жить для себя.
— Это важно в первую очередь для тебя и твоего Ижевска, пойми. — Словно не обратив внимания на мою вторую фразу, спокойно говорил Ярослав. — Если не решить проблему, на нее намотается клубок других, и тогда уже распутать все будет гораздо сложнее. К тому же, время сейчас неспокойное: в народе волнения, так что не стоит лишний раз давать поводов к делению общества и разрушению устоев. Ты не справляешься в одиночку, и я просто тебе помогу, вот и все.
— Кажется, мы друг друга не понимаем. Ты мне про политику, а я тебе — про человеческую душу. Или душу олицетворения, если так будет угодно. Исконную религию народа изменить очень трудно, это же часть каждого из нас, сам понимаешь. Я стараюсь действовать мягко, и потому результат, думаю, будет, но пока что для него еще не время.
Я не знал, как еще объяснить ему мою позицию.
Ради Бога, ну он же не вчера родился, и сам же должен понимать очевидные вещи!
— Знаешь… Там, наверху, со скрипом, конечно, но закрыли бы на религиозные дела глаза, если бы… Если бы не происходило еще кое-что.
— Ну давай, расскажи мне, что еще у нас не так?
— Несколько дней назад на твоей территории произошло убийство.
— А, это… — Я опустил глаза в чашку и от волнения начал помешивать свой уже остывший чай. Сказать, что мне не хотелось говорить о нем — значит не сказать ничего.
— Вот, ты тоже обратил внимание. Оно очень странное, ты ведь в курсе. Не понимаю, кстати, почему ты не дал ход детальному расследованию этого события.
— Да что там разыскивать! Ну убили и убили, нашли в лесу, да и ладно… Мало у нас трупов что ли по лесам валяется?
Почему столько внимания к какому-то заурядному убийству? И вообще, как оно связано с религией, почему брат так резко перескочил с темы на тему?..
— Может, и не мало, только ведь это было… — Ярославль замолчал и многозначительно посмотрел на меня, наконец-то соизволив отпить глоток из своей чашки. — Ритуальное убийство. Вотякам[4] ставятся в вину человеческие жертвоприношения. А Ижевск, как олицетворение, должен отвечать за своих. Вот поэтому-то Петя и зацепился за вас обоих, и именно поэтому я сейчас здесь.
Сказал, как отрезал.
Нет, правда, разве может… Разве может мой Ижевск кого-то убить? Да он же хиленький, забитый, всегда тише воды, ниже травы…