— Эй-эй-эй! Не забывай, благодаря кому, ты получил свой![5]
Стараясь отвлечь друга от обилия ненужных мыслей и остатков волнения, Олег, легко обнял татарина за пояс и перетянул к себе на колени.
— Мне кажется, тебе надо немного забыться. — Нижний Новгород улыбнулся. — Лишние переживания все равно бессмысленны, делу они все равно не помогут…
— Зато мне самому кое-что уж точно поможет. — Шепнул Казань, неожиданно почти вплотную приблизив лицо к лицу Олега. — И оно будет приятнее, чем что-то еще.
Не то чтобы Ижевск хотел слышать все это — напротив, он бы отдал в тот момент многое, дабы не знать, кто именно будет выступать против него, со стороны обвинения, и кто будет судьей.
Проснувшись, он направился на кухню за водой, так как голова после очередного употребления кумышки никак не хотела становиться на место. Намереваясь проскочить мимо гостиной, он уже на подходе к ней замедлил шаг и был готов как можно более незаметно преодолеть открытый дверной проем, когда и услышал разговор Казани и Нижнего Новгорода.
Вятка. Тот, кого он всегда считал своей поддержкой и опорой, в последнее время стал для Ижевска чуть ли не проклятием, чуть ли не главным врагом. Удмурту было до чертиков обидно, что в противовес ему ставился именно Вятка — тот, к которому он сам был так привязан, тот, которого удмурт все же любил.
Поняв, какое именно испытание его ждет, Ижевск попытался представить себя на месте Кирилла. Рыжику было пока еще не столько интересно то, зачем тот согласился обвинять такого близкого ему олицетворения, сколько представить, как поведет себя Вятка непосредственно в зале суда. После нескольких неудачных попыток, удмурт прекратил это занятие — попасть «в точку» у него совершенно не выходило. Он только больше запутывался в том, чего же ему ждать от Кирилла, и в то какие чувства к нему сейчас испытывал он сам.
Тот факт, что Москва будет судьей, занимал его мысли меньше — хоть Ижевск и боялся Михаила как олицетворения, никаких личных отношений у него с ним не было, а потому полагалось просто посмотреть страху в лицо и принять обвинительный приговор с достоинством — а что все кончится именно так, Ижевск даже и не сомневался.
Несмотря на все раздумья, рыжику все же удалось проскользнуть на кухню незамеченным. Медленно отпивая воду из высокого граненого стакана он думал о том, не будет ли идеальным вариантом окончание суда не в его пользу. Да, это выставит его в плохом свете на всю страну, но, при этом, само заседание закончится, скорее всего, довольно быстро, и можно будет забыть его как страшный сон.
28 мая 1893 года. г. Казань. 08:00.
Роковой для Ижевска день, казалось, ничем не отличался от всех предыдущих. Солнце уже успело прогреть весеннюю землю ранее и сейчас установило уже по-настоящему летнюю погоду. Повсюду все цвело, распускалось, пахло — и потому удмурту было вдвойне жаль, что суд был назначен именно на сегодня, ведь то, что творилось в его душе, кардинально отличалось от состояния всего мира вокруг.
В суд прибыли ранним утром, задолго до начала заседания. Камиль, как обычно, натянув на себя одну из своих «масок», светился решимостью. Это было правильным решением, ведь показать врагу свою слабость — значит проиграть еще до начала боя. Нижний не выглядел таким же уверенным, однако все же держал себя в руках, ведь спокойствие определенно понадобится ему при выступлении в роли свидетеля защиты. Не то что бы Олег идеально подходил на эту роль — скорее, просто не было более подходящей кандидатуры. Но русский пообещал другу справиться, а Казань же, в свою очередь, надеялся, что фотографии Нижнего произведут столь ожидаемый от них эффект. А уж он-то найдет, что сказать дальше в защиту Ижевска.
Что касается самого удмурта, то он был почти на пределе. Хоть он и старался следовать примеру сопровождающих и не показывать свои переживания открыто, его воля была не настолько сильна, чтобы полностью контролировать свои эмоции, и они периодически отражались на его лице. Стоит отдать должное Нижнему и Казани — они делали все, чтобы хоть как-то успокоить и поддержать Аркадия, но, было видно, что помогает это ему весьма слабо.
Ижевск был подавлен. Еще накануне в его голову лезли разные сцены из будущего заседания, но, как ни пытался он мысленно подготовить себя, предугадать полностью то, как и что будет происходить на нем самом, у него не получалось абсолютно ничего — сказывалось незнание всей процедуры судопроизводства. И, хоть Казань и частично рассказал ему о том, что его ждало, сегодня Ижевска волновал не столько процесс, сколько факт того, что он окажется по разные стороны баррикад с Кириллом. С его Кирей, который всегда заботился о нем, поддерживал, с которым они прожили бок о бок много-много веков. Да если бы его обвинял тот же Ярославль, его и так измученные нервы не завязывались бы сейчас в окончательный тугой узел! Но там будет его Вятка, и это было главным. Самым главным. Почему же Киря предал его? За что?..
Перед самым входом в зал Аркадий попытался в последний раз выбросить все из головы и сделал шаг внутрь уже с более-менее легким сердцем. Будь что будет — он просто поплывет по течению, доверяя свою судьбу штурману и капитану в лице своих друзей.
Постепенно зал заполнялся. Зрителей было довольно мало, даже несмотря на то, что, благодаря деятельности Нижнего, статьи о разбирательстве попали чуть ли не во все главные имперские газеты — да что там, за этим делом стала следить вся читающая публика страны! О количестве зрителей также позаботился Олег, правильно рассудив, что излишек не связанных с делом олицетворений будет чересчур давить на Ижевска и может привести к нежелательным последствиям. А то, что их не должно быть, удмурт помнил из разговора с Камилем, бывшим пару дней назад. Хоть татарин и уверял, что все закончится благополучно, Аркадию в такой исход верилось ну очень с трудом.
Когда в зале появился Кирилл в сопровождении брата, удмурт сразу же заметил, что Вятка слишком хмур по сравнению со своим обычным состоянием и, скорее всего, также подавлен, как и он сам. Значит, Киря не предавал его?.. Мысль вселяла надежду, но до прояснения обстановки все равно было еще далеко.
Одними из последних заходили присяжные. Одесса, Самара, Харьков, Иркутск и многие другие[6] — олицетворениям со всех концов Империи, волей удачи оказавшихся здесь, предстояло разобраться в этом непростом деле и, в конечном итоге, вынести свой вердикт. Увидев в их числе Пермь и Царевококшайск, Ижевск немного расстроился: хоть они и относились к его окружению, отношения у него с ними были не самыми лучшими. Особенно с черемисской, запомнившейся вотяку еще со времен древних войн с нею за землю.
Казань же, напротив, отреагировал на наличие этих двоих сдержанной улыбкой — для него все складывалось как нельзя лучше.
Предпоследним зашел Симбирск и, заняв место секретаря, произнес открывающую фразу:
— Прошу всех встать, суд идет!
В дверях появился Москва. Стало очевидно, что он и будет проводить это заседание, и от его решения будет зависеть, вернется ли Ижевск к нормальной жизни или нет.
— Здравствуйте. — Окинув присутствующих слегка презрительным взглядом и натянуто улыбнувшись, Михаил занял свое место. — Прошу всех садиться.
Ну да, конечно, этого стоило ожидать. Петербург не стал бы появляться там, где его может настичь народное негодование, где ему об этом могут сказать без всяких преград и прямо в лицо. Москва даже был, в каком-то смысле лучше, чем Петр — знакомым с императорским двором казалось, что Михаил был более близок к народу, нежели сам Император.
В прочем, кто бы ни был сегодня в роли судьи, жернова правосудия уже были готовы перемолоть в себе еще одно дело.
— Судебное заседание объявляется открытым. Слово для изложения сути обвинения предоставляется государственному обвинителю. — Улыбка не покидала губ Москвы. — Вятка, приступайте.
Ижевску показалось, что это все не может быть правдой, что это один из тех страшных снов, давно уже преследовавших его по ночам. Сейчас его Киря начнет говорить, и все, что было между ними, разрушится окончательно…