Ну да, у него есть странности. Иногда говорит во сне, будто кого-то зовет, иногда и в бодрствовании ведет себя очень необычно…
Но ведь это все не настолько серьезно, чтобы можно было что-то подозревать?..
И вообще, разве есть человек или олицетворение без странностей? Его сестры, к слову, вроде бы имеют схожие особенности поведения…
Но, все же… После слов брата мне в душу закралось смутное чувство. Чувство, будто я упустил в поведении Аркаши что-то важное, какой-то ключ ко всему, какую-то важную мелочь…
И тут мне в голову кольнула одна, казалось бы, незначительная, деталь.
— Ты опять назвал его так.
— А? Как?
— Вотяк.
— А, ну да. Извини. Я помню, что ты просил называть его только удмуртом. Просто отвык. Впредь постараюсь помнить. Кстати, а он сейчас дома?
— А? Нет, он снова где-то в своих… — Я осекся, едва не выдав Ярославу то, что могло сильно укрепить его подозрения.
Нет уж. Это наше с ним дело, и разберемся с ним только мы вдвоем.
В последнее время у нас тут вообще неспокойно. Вот взять раньше: каждый день как предыдущий. Тишина, благодать… вплоть до скуки — было во всем это нечто такое ленивое, тягучее, обволакивающее, замедляющее ход времени. Это вот когда ты занят чем-то, тогда и не замечаешь, как проходят дни, недели, месяцы, а здесь же, в окружении этих лесов и болот работа всегда рутинна и однообразна, да и есть не всегда — особенно для нас, олицетворений.
Но Ижевск работает, он оружейник. Так он хочет доказать всем, но, наверное, в первую очередь самому себе, что он не хуже русских — такой же умный, работящий и старательный, какими он всегда считал нас. Правда, я сам под это описание не очень подхожу, но это уже, конечно, другой разговор.
С тех пор, как у него открыли завод, в городе появилось много рабочих мест. Аркаша уже стал мастером, и правительство возлагает на него большие надежды. Правда пока что производство встало, и на это есть свои причины.
Некоторое время назад к нам пришла эпидемия тифа, и потому мне пришлось закрыть границы губернии и объявить карантин. Вообще, болезни людей и скота, неурожаи, крупные бытовые ссоры и прочие напасти случались и раньше, но в этот раз все было, кажется, гораздо серьезнее — не просто же так Аркаша болел уже которую неделю. Да и что греха таить: я тоже не очень хорошо себя чувствовал.
Мы, олицетворения, вообще, ощущаем все, что происходит с нашим населением. Пусть в меньшей мере, но мы также подвержены губительному воздействию самых разных обстоятельств.
Я-то еще ладно, я всегда отличался довольно крепким здоровьем и не особо волновался за себя, ввязываясь в самые опасные передряги и авантюры прошлого — знал, что все заживет, и даже быстро. Но вот Ижевск… Он и так всегда был слабеньким, впечатлительным, уязвимым… Проблемы у него были не только с физическим здоровьем, но я гнал от себя такие мысли и к каждому странному случаю всегда находил какое-либо более-менее разумное объяснение. Теперь же, когда, из-за легкой стадии тифа, он вынужден был взять на заводе больничный, странностей в его поведении ощутимо прибавилось: он стал больше спать, и все чаще довольно беспокойно, все сильнее замыкаться в себе и уходить куда-то из дома…
Однажды я проследил за ним. Оказалось, что он посещает куалы — свои языческие святилища, все еще широко распространенные среди удмуртов места поклонения своим богам, места проведения соответствующих обрядов…
То, что все это происходит из-за его болезни, было бесспорно. Но чем он там занимается? Готовит ли какие-либо народные лекарства, или же делает что-то похуже?..
Внутрь них зайти я так ни разу и не решился, да и было это для меня не очень удобно: слишком уж низкий потолок был в этих его куалах, не рассчитанный на мой, довольно высокий, рост. Аркаше же было удобнее находиться там, так как он был заметно ниже меня.
Чем больше я думал и вспоминал, тем подозрительнее выглядело поведение Ижевска, но в то, что убийство совершил он или его люди, я все же поверить так и не смог.
— В своих… где? — Ярослав хмурился, глядя на меня. Кажется, его подозрения начали укрепляться…
— В делах. Если он не может присутствовать на заводе, это не значит, что он отдыхает. Наверное, он в сарае неподалеку — как обычно строгает что-нибудь или пилит, оттачивая навыки для будущего. — Соврал я, стараясь, чтобы мои слова звучали как можно более убедительно. — А то, что он мог кого-то там убить… Так этого просто не может быть. Я много веков прожил с ним рядом, мне ли его не знать?
— Может быть, ты и прав, но мне все равно придется провести у тебя проверку. Мне не дают покоя вырезанные у трупа органы. При обычном убийстве такое никто не сделает — просто не зачем. — Ярослав смерил меня взглядом, будто ожидая увидеть мою реакцию.
— Тогда тем более он тут не при чем. Сам во всем разберешься, и сам все поймешь.
Я все еще старался сохранять спокойствие, но странный холодок, пробежавший по моей коже, постоянно возвращал меня к моим подозрениям.
А что если Аркаша и другие вотяки действительно… убивают людей?
Да нет, бред какой-то. Зачем им это?..
— Ладно, мне пора. Мне нужно опросить округу по нашему делу. — Брат поднялся. — Вернусь к вечеру. Надеюсь, Ижевск уже будет дома. — Он улыбнулся. — Искренне хочу верить, что это действительно только слухи, и Аркадий ни в чем не виноват. Конечно, он у тебя всегда был немного странненьким, но… Я правда очень хочу, чтобы в итоге он оказался не при чем.
Через пару часов вернулся Ижевск. Выглядел он абсолютно нормально и был, как и всегда, добр, мил и приветлив, вот только…
Верхняя одежда, в которой он до обеда выходил из дома, в этот раз была у него в руках. В иной день я бы и вовсе не обратил на это внимания, но сегодня на улице было немного ветрено, и было очевидно, что Аркаше, все же, холодно без нее. Конечно, я поспешил его согреть, но эта небольшая деталь так и засела в моей голове.
То, что он опять проводил свои обряды, сомнений не было — из-за того, что он был очень слаб, он никуда более из дома не отлучался. Видимо, он просто считал эти действия слишком важными, чтобы не совершать их. Может быть, он даже всерьез верил в то, что они помогут излечиться ему или вообще в целом закончить эпидемию в губернии…
О том, что приехал Ярослав, он узнал в тот же вечер: брата моего он знал уже давно, и мы весьма непринужденно провели остаток дня. Как казалось, непринужденно, потому что время от времени я все-таки чувствовал напряжение, хотя виду и не подавал. Опасную тему не поднимали — я попросил Ярослава пока что соврать о цели своего приезда, чтобы не травмировать Аркашу лишний раз.
Но, все же… Смогу ли я уладить все сам, защитить его в конечном итоге?.. Правда, теперь все же придется держать с ним ухо востро — а вдруг я… ошибаюсь?
Стараясь прогнать из души закравшееся в нее сомнение, я снова и снова убежал себя, что Ижевск ни в чем не виновен. Если и бывают такие совпадения, то да, это именно тот случай!
А вдруг… а вдруг его вообще… подставить хотят?! Кому это, в таком случае, надо?..
Что бы ни происходило здесь, это было только нашим с Аркашей делом. Там, наверху, должны думать, что здесь все нормально. И потому нужно было как-то убедить Ярослава и, если даже придется, самого Петра, что человеческие жертвоприношения — это, на самом деле, лишь слухи, и никто их уже давно, по крайней мере в моей Вятской губернии, не практикует.
Задача выглядела сложной, но, как я впоследствии понял, на деле она оказалась еще труднее.
Вечером, пока Ярослав был занят своими записями, а Ижевск уже лег спать, я аккуратно проник в его комнату и, осторожно порывшись в его вещах, нашел ту самую верхнюю одежду, которую он почему-то не надел днем. Она была прикрыта кафтаном оружейника[5] и вместе они были убраны довольно далеко от посторонних глаз, но я все же заметил край ткани, торчавший из-под зеленого сукна.