Уже одно ее присутствие помогает. Но сказать это он не мог. Теперь он больше воспринимал ее не как юриста, каким бы хорошим юристом она ни была, а как женщину.
— Все дело в Бэсе? — поинтересовалась Терри.
— Да. Такое ощущение, что он запустил цепную реакцию. В течение последнего часа я мысленно переходил от Марии к Карло, от Карло к кассете, от нее — к своей собственной грандиозной глупости. О подготовке к прениям сторон даже и не помышлял.
Терри закрыла дверь, стояла, прислонившись к ней, сжимая в руках свою черную сумочку.
— Скажите сначала, что во всем этом для вас самое плохое.
Мгновение Пэйджит молчал. Потом спросил:
— А вы любили когда-нибудь так, что душа болит?
Терри кивнула:
— Елену.
— А я так любил Карло. Когда-то любил его так, считая, что в этом спасение. — Он пожал плечами. — Но в любви нет спасения. Слишком много бед подстерегает нас.
— Вас очень беспокоит то, что будет с Карло.
— Да, что будет с Карло. Хотя, наверное, подход более эгоистичный: что будет с Карло и со мной. — Он помолчал. — Я не хочу того, что может быть. Меня по-прежнему заботит та кассета. И как могла решиться Мария, как другие люди на это решаются — раскрывать душу перед магнитофоном!
Терри смотрела на него.
— Значит, вы все еще боитесь, что они найдут ее.
— Если они продолжают искать. Это вполне в их манере.
— Они никогда не найдут кассету, Крис.
Сказала очень тихо и очень уверенно.
— Мария уничтожила ее?
— Нет. Я нашла.
Что-то в ее голосе удержало Пэйджита от дальнейших расспросов. Терри медленно достала конверт из сумочки.
Подошла к Пэйджиту и положила конверт ему на ладонь.
— Там две кассеты. Одна — Лауры Чейз, она говорит о Линдси Колдуэлл. Вторая — Марии.
Он не спускал глаз с конверта.
— Давно он у вас?
— Меньше часа. — Голос ее был спокоен. — Нашла на почте.
Пэйджит поднял взгляд:
— Мария вам сказала?
Терри покачала головой:
— Я догадалась. Убив Ренсома, Мария положила кассеты в конверт и опустила в почтовый ящик. Вот чем она занималась в коридоре.
— Значит, и здесь она лгала. — Пэйджит провел ладонью по лицу. — Если у нее достало хладнокровия сделать такое, то Бог знает, что еще она могла сделать. И лгать об этом.
Терри отошла от него, села в кресло.
— Я не должна была говорить вам. По крайней мере, сегодня.
— Вы не хотели меня чем-либо беспокоить, тем более этими кассетами. А потом совершенно справедливо рассудили, что порядочному адвокату это не помешает готовиться к схватке с обвинением.
Она подняла на него глаза:
— Хотите, чтобы я занялась этой подготовкой?
— Нет. Вы и так уже сделали более чем достаточно. — Пэйджит внезапно понял, как вял и неповоротлив сейчас его мозг: только произнеся эту фразу, он осознал, как рисковала Терри. — Вы сами взяли эти кассеты?
— Да. Есть специальная кладовая для бесхозной почты.
Пэйджит перевел взгляд с Терри на конверт, потом снова на Терри.
— Наверное, вас заставили где-то расписаться за это.
— Да.
— Значит, они могут разыскать вас.
— Думаю, да. — И голос, и взгляд ее были спокойны. — Но лучше меня, чем вас. Или Марию.
Пэйджит сел рядом с ней. Проговорил тихо:
— Почему вы это сделали?
— Потому что я люблю Карло. И мне нравится, какие у вас с ним отношения. Он и без того немало перенес, я не хочу, чтобы ему еще досталось.
— Но у вас своя жизнь, Терри, свои интересы. Я не хотел вовлекать вас в это.
Терри опустила взгляд:
— Понимаю, что не всегда поступаю соответственно ситуации. Но если бы речь шла о Елене и обо мне, неужели вы не сделали бы то же самое?
Пэйджит смотрел на нее — спокойный, неподвижный профиль, лицо, которому он привык верить.
— Свалите это на меня, — сказал он. — Вы передали мне кассету, за остальное не отвечаете. Вы ничего не знали о том, что я собирался делать с этим, я вам ничего не говорил. Но вы были уверены, что я сохраню их.
Терри слегка улыбнулась:
— Ничего не знала?
— Да. Это вы и должны будете сказать, если спросят. Так мне будет спокойней.
Ее улыбка погасла:
— Хорошо. Если вам так хочется.
— Мне очень этого хочется.
Некоторое время они сидели рядом: Терри смотрела в окно, Пэйджит — на конверт. Наконец она спросила:
— Можно мне помочь вам готовиться?
— Спустя некоторое время. — К нему снова вернулась уверенность. — После того, как я прослушаю эту кассету.
Она взглянула на него:
— Вы хотите это сделать? Сейчас?
— Я не могу не сделать это. Завтра, через день, но я прослушаю кассету, как бы Мария к этому ни отнеслась. — Он помолчал. — Я знаю, это нехорошо. Но она слишком часто лгала мне, слишком далеко заходила в своей лжи, чтобы меня заботило, как она к этому отнесется. А кто может поручиться, что лишь один Стайнгардт знает, что на этой кассете? Если это касается меня и наших вашингтонских дел, я должен это знать.
— Но почему именно сегодня?
— Пока не прослушаю ее, ни о чем не смогу думать.
Терри коснулась его плеча:
— Тогда я пойду. Позвоните, когда буду нужна.
Он взглянул на нее, спросил мягко:
— А если вы мне сейчас нужны?
В ее глазах читалось замешательство.
Она возразила:
— Но вы же не хотели, чтобы я знала, что вы будете делать с ними.
— Правильно. — Он посмотрел в сторону. — Но что я услышу, вы можете знать.
Терри не отрываясь смотрела на него. Спокойно спросила:
— Почему вы хотите, чтобы я осталась?
— Как я сказал, у меня на Марию обида. Но мне не хочется оставаться с этим один на один. — Пэйджит неожиданно почувствовал смущение. — Я всю свою жизнь ни в ком не искал опоры. И завтра буду таким же. Но сегодня мне нужна ваша поддержка.
Она молча кивнула. Потом вынула кассету из конверта:
— Это она.
Он встал, прошел к шкафу, достал магнитофон. Поставил его перед их креслами. Вставляя кассету, бросил беглый взгляд на Терри. Потом нажал на кнопку.
Когда Пэйджит сел рядом с Терри, Стайнгардт спросил:
— Крис знал о вашем соучастии в делах этого Джека Вудса?
Лента потрескивала. Слова Стайнгардта казались порождением бестелесного духа, это напомнило Пэйджиту, как однажды, поздно ночью, он ехал по холмам Пенсильвании, совершая каникулярное путешествие через всю страну, и единственный звук, который мог донести его радиоприемник, — отдаленный голос проповедника.
— Что вы имеете в виду? — тихо проговорила Мария.
Стайнгардт молчал, как будто в замешательстве.
— О вашем участии в попытках помешать расследованию дела Ласко.
— Да. — Голос Марии зазвучал монотонно. — Он знал об этом.
Надолго воцарилось молчание.
— Но, насколько я помню его показания сенату, — медленно произнес Стайнгардт, — он подтвердил вашу непричастность.
— Да, — ответила Мария. — Крис лгал ради меня.
Пэйджит почувствовал, что Терри, взглянув на него, отвела взгляд. Слушать слова Марии, которые она не предназначала для его ушей, было непорядочно. Но, в конце концов, Мария уже рассказывала о кассете, самое худшее из нее ему уже известно.
— Вы знаете, почему Крис лгал? — спросил Стайнгардт.
Снова молчание.
— Одну причину я знаю. В ночь накануне наших показаний я сказала ему, что беременна.
— Карло, его сыном?
Молчание было более долгим.
— Карло. Да.
— Когда вы сказали ему об этом, как он реагировал?
— Мы встретились у мемориала Джефферсона ночью, я не могла разглядеть его лица. Но выразился он достаточно ясно. — В голосе зазвучала горечь. — Он думал, что Карло не его сын. Сказал, что мне нужно сделать аборт.
— А что вы сказали?
— Что он не очень хорошо обо мне думает. И что ребенка я сохраню.
Пэйджит закрыл глаза. Почувствовал прикосновение Терри к своей руке.
— Все хорошо. — Она пыталась успокоить его. — Все это давно позади. Не могли же вы знать, кем для вас станет Карло.
— Значит, аборта вы не хотели? — спросил Стайнгардт Марию.
— Да, так я и сказала Крису. — После паузы она проговорила глухо: — Но если бы он выдал меня, чем бы все это кончилось? Отца бы у Карло не было, а мать была бы в тюрьме.